Оказалось, что доктор Майлз столь же основательна, сколь и необщительна. Одни только данные о внешнем осмотре трупов заняли десять листов. В дополнение к подробному описанию каждой раны, ушиба, ссадины и синяка доктор Майлз представила подробнейший отчет об уликах, свидетельствующих, что смерть произошла именно в данной местности. Таким образом, скрупулезному описанию подверглось все, начиная от веточки вереска, застрявшей в волосах Николь Мейден, до колючки, оцарапавшей лодыжку Терри Коула. Детективам пришлось ознакомиться с бесконечными видами камешков, приставших к телам убитых, со следами птичьего помета на коже, неопознанными щепочками и травинками, застрявшими в ранах, и с посмертным ущербом, который нанесли телам насекомые и птицы. Однако, закончив чтение, детективы так и не нашли ответа на интересовавший их вопрос — четкого вывода относительно количества убийц. Зато одна деталь показалась им весьма интригующей: не считая бровей и волос на голове, Николь Мейден была полностью лишена волосяного покрова. Не рождена безволосой, а сознательно выбрита.

И этот примечательный факт определил их следующие шаги в расследовании.

Вероятно, сказал Линли, настало время побеседовать с Джулианом Бриттоном, страдающим женихом их главной потерпевшей. И они тут же направились в Бротон-мэнор.

Родовое поместье Бриттонов, Бротон-мэнор, расположилось на склоне известнякового холма, всего в двух милях к юго-востоку от городка Бэйкуэлл. С запада к нему подступала река У аи, которая в этом месте долины плавно изгибалась, струясь по заросшей дубами низине, где паслось стадо овец. Издалека сам дом выглядел не как особняк, бывший некогда центром процветающего поместья, а скорее как внушительная крепость. Возведенное из известняка основное здание, давно посеревшее от буйно разросшегося на стенах лишайника, включало в себя башни, зубчатые стенки с бойницами и мощные стены, в которых лишь на двенадцатифутовой высоте темнел первый ряд узких окон. Всем своим видом особняк Бриттонов наводил на мысль о могуществе и долговечности, сочетающейся с готовностью и способностью пережить все, начиная от превратностей погоды до капризов и прихотей его владельцев.

При ближайшем рассмотрении, однако, Бротон-мэнор поведал иную, более печальную историю. Некоторые из ромбовидных окон зияли чернотой, лишенные стекол; старинная дубовая крыша местами просела и обвалилась; буйные заросли самой разнообразной растительности — от плюща до ломоноса — завладели всем юго-западным крылом, закрыв листвой оставшиеся окна, а низкие каменные стенки между спускающимися к реке садами изобиловали брешами, предоставляя бродячим овцам доступ в заповедные уголки, некогда украшенные живописными цветниками.

— Бывшая достопримечательность нашего графства, — сообщил инспектор Ханкен Линли, когда они перемахнули через каменный мост, вздыбившийся над рекой, и начали подниматься по дороге к дому. — Помимо Чатсворт хауса, разумеется, — я не говорю о дворцах. Но когда Джереми Бриттон предался во власть своих демонов, он меньше чем за десять лет довел поместье до плачевного состояния. Старший его сын, то есть наш Джулиан, пытается вернуть это место к жизни. Он хочет сделать имение самоокупаемым, как фермерское хозяйство. Устроить тут что-то вроде отеля. Или конференц-центр. Он даже сдает его напрокат под церковные праздники, турниры, соревнования и тому подобные мероприятия, отчего его предки, наверное, переворачиваются в своих могилах. Но все же он сделал шаг вперед по сравнению с его батюшкой, который пропил бы эти денежки при первой же возможности.

— Джулиан нуждается в средствах? — спросил Линли.

— Это еще мягко сказано.

— Поскольку Джулиан старший, значит, есть и другие дети?

Ханкен проехал мимо обитой железом огромной парадной двери — ее темный дуб посерел от старости, отсутствия ухода и плохой погоды — и поехал дальше вокруг здания через сводчатые ворота, достаточно большие для проезда кареты и имевшие боковую калитку для пеших посетителей. За гостеприимно открытыми створами темнел вымощенный брусчаткой двор, между камнями которого, точно беспорядочные мысли, произрастали сорняки. Наконец инспектор выключил зажигание.

— Брат Джулиана пребывает в роли вечного студента в университете. А сестра вышла замуж и переехала в Новую Зеландию. Он первенец, Джулиан то есть, и почемуон не последовал примеру других родственничков и не сбежал отсюда, мне непонятно. Его отец довольно мерзкий тип, да вы и сами все поймете, если увидите его.

Ханкен распахнул дверцу и вышел из машины Оживленный собачий лай доносился из постройки, напоминающей конюшни, к которой вела посыпанная гравием дорожка, уходящая на север от подъездной аллеи.

— Кто-то занимается с гончими, — через плечо бросил Ханкен. — Вероятно, Джулиан — он разводит собак, — но мы можем для начала проверить в доме. Нам сюда.

«Сюда» оказалось внутренним двором, по словам Ханкена, одним из двух. Согласно имевшимся у инспектора сведениям, неправильный четырехугольник, в котором они стояли, был относительно современным добавлением к четырем старым крыльям строения, представлявшего западный фасад особняка. Относительная современность в истории Бротон-мэнора, разумеется, означала, что этот внутренний двор появился всего лишь триста с лишним лет назад и потому назывался новым двором. Старый же двор в иелом сформировался в пятнадцатом веке, хотя его смежная с новым двором сторона появилась уже в четырнадцатом столетии.

Лаже беглого осмотра внутреннего двора было достаточно, чтобы оценить степень упадка, которому пытался противостоять Джулиан Бриттон. Но в эту обветшалость врывались свидетельства живой деятельности. В одном углу развевались нелепые розовые простыни, развешанные на веревках, протянутых между крыльями здания и закрепленных на проржавевших железных створках безглазых окон. Ожидал очередного вывоза ряд пластиковых мусорных мешков, теснившихся возле ящика с древними инструментами, которыми, вероятно, не пользовались лет сто. Блестящая алюминиевая трость валялась рядом со старыми, отжившими свой век каминными часами. Прошлое и настоящее встречалось на каждом шагу, словно нечто новое пыталось вырасти на обломках старины.