Во главе стола в кресле с самой высокой спинкой, увенчанной деревянной короной восседал король. По правую руку от него — важнейшие лица. Герцог Гальба мрачно глядел из-под сросшихся седых бровей.

Рамон Мачадо был излишне весел; за несмешными шутками краснолицего министра Монеты скрывалось его нешуточное волнение. Агриппа д'Обинье — статный импозантный военачальник — небрежно чистил ногти узким кинжалом. Тем, кто видел его впервые, маршал казался придворным модником, случайно попавшим на этот пост.

Внешность обманчива. Сын бежавшего в Камоэнс далатца, не проигравший еще не одной битвы, по праву считался лучшим из живущих ныне полководцев.

Его сосед — дряхлый педант и моралист Архенасола — шумно сморкался в платок. Глава Посольского Двора лишь казался развалиной, Хорхе ценил его за острый ум, изворотливость и превосходную память.

Справа от Архенасолы притаился Пабло Катлано — выходец из третьего сословия, генерал пера и чернильницы — министр Закона. Маленький, тощий, лысый он умел быть незаметным и незаменимым одновременно.

И, наконец, Гийом, завершающий круг, и сидящий таким образом по левую руку от Хорхе.

— На повестке несколько вопросов, — произнес Гальба и закашлял, он успел где-то подхватить простуду, — прошу прощения, мой король. Первый: дипломатия. Остияки жалуются на то, что наши крестьяне нарушают границы в Махрии.

— Катлано? — посмотрел на законника король.

— Ваше Величество, границы там спорны, к тому же Махрия уже двести лет как наследственный домен властителей Камоэнса, — тут же отозвался министр и зашуршал кипой пергаментов.

— Послать наглецов к Лукавому! — лениво встрял Агриппа д'Обинье, — Мы не для того с ними воевали пять лет назад за эту Махрию, чтобы сейчас кланяться.

— Послать! — утвердил Хорхе, — Я потом лично напишу, куда должен отправиться король Стивен.

— Ваше Величество! — возмутился Архенасола, — Нельзя! Это нарушение всех приличий, повод к войне. Что подумают о нас соседние владыки?

— Войну не объявят — кишка тонка. Но раз вы, министр, против, то сочините свой вариант твердого «нет». Пишите грубо и жестко, — подытожил король.

— Тронтцы жалуются на поборы на границе и высокие пошлины, — продолжил Гальба.

— Мачадо? — Хорхе обратился к министру Монеты.

— Торговля с Тронто нам выгодна, мой король. Пошлины на их ткани и пшеницу рекомендую оставить те же — они их на наши вина снижать и не собираются, — Рамону Мачадо не требовалось сверяться с бумагами, злопыхатели острили, что он, даже лежа на герцогине де Тавора, думает о наполнении казны.

— Насчет поборов — разобраться. Если правда — взяточников повесить, — вынес приговор Хорхе.

— Следующий пункт, — начал Гальба.

— Алькасарцы, — продолжил Агриппа д'Обинье, — на границах опять неспокойно. Командоры ордена Сант-Фебре докладывают об участившихся мелких стычках. Думаю, султан Ибрагим успел позабыть заданную ему трепку, и опять, как в прошлом году, грозит войной. Я уже давно говорю вам, сеньоры, что нужно объявить Поход Веры против этих язычников. Собрать настоящих рыцарей со всех Благословенных Земель и уничтожить Алькасар! — горячо закончил он и вонзил кинжальчик в стол.

— Агриппа, берегите мебель, — сделал замечание король, известный своей скупостью; которая, к счастью, никак не проявлялась в делах государственных.

— Простите, мой король, не сдержался, — склонил голову маршал, — Что же вы молчите сеньоры?

— А что здесь можно сказать? — министр Монеты недолюбливал министра Меча, — В казне нет денег на этот пустой проект. Мы разорим королевство, ведь все эти рыцари будут пить и есть за наш счет.

— Сомневаюсь, что нас поддержат, — добавил Архенасола, прочистив нос, — Алькасар угрожает лишь нам и Тронто, прочие Благословенные земли в безопасности. Король Стивен, к примеру, скорее всего сам сговорится с султаном.

— Сначала о самой идее — она глупа и недальновидна, — вмешался маг Гийом, до этого безучастно скучавший, глядя в раскрытое окно, — Алькасар сам с трудом сдерживает натиск кочевников и варваров на своих южных приделах. Уничтожить султанат — его вассалы станут еще более опасными противниками. Равновесие, сеньоры, великая вещь.

На него смотрели с неприязнью. Гальба и д'Обинье из-за старой вражды. Мачадо — потому что не любил, когда его перебивают; прочие — завидуя его влиянию на короля.