И наконец — Силина Ивана Егоровича — бывшего политрука роты.

Ошибки не было!

Сидел, вспоминал дорогих мне людей. Где они теперь? Всегда подтянутый, обходительный комиссар с красивым волевым лицом; коренастый, неуклюжий, в короткой шинели Акимов, мой наставник и учитель. И, наконец, бесстрашный командир Кузьменко, положивший у моего изголовья яблоки, когда я, раненый, лежал в палатке у Шурочки…

Прочитав газету, и они вспомнят обо мне. Как обрадуется Шурочка! Образ Маро как-то поблек за последнее время в моей памяти, а вот Шурочка не выходила из головы. Как она устроилась у Челнокова, не забыла ли меня?

— Ванюша, радость радостью, а дело делом. Сегодня вечером нам нужно сходить с тобой в клуб моряков! — Голос Яблочко вернул меня к действительности.

— Хорошо, Иван Мефодьевич!

Меня поздравляли все сотрудники комендатуры — жали руку, говорили хорошие слова. Особенно радовался Гугуша. Он произнёс целую речь:

— Посмотри, пожалуйста, как хорошо написано — за храбрость и отвагу! Молодец, кацо, — такой молодой и уже герой. Воевать успел, беляков бил, орден получил. Сам Калинин подписал. А мы сидим здесь, барахло проверяем, контрабандистов ловим!..

Порывистый, не в меру горячий, Гугуша оказался отзывчивым товарищем, готовым отдать другу последнюю рубашку. Он любил пофорсить, следил за своей внешностью и одевался по тем временам прекрасно. Тёмно-синие галифе и гимнастёрка из тонкой шерсти, до блеска начищенные мягкие сапоги и кожанка составляли его обычный костюм. С особым шиком Гугуша носил каракулевую кубанку с белым верхом. Сотрудники комендатуры порта, за исключением Ивана Мефодьевича, не расстающегося с маузером, как правило, прятали оружие в заднем кармане брюк. Гугуша же носил свой пистолет так, словно хотел выставить его напоказ. Наган в изящной мягкой кобуре, прикреплённый к плетённому из кожи шнурку, всегда висел у него на боку.

Яблочко иногда ворчал на него: «Гугуша, ты бы спрятал как-нибудь свою пушку». В ответ Гугуша только пожимал плечами.

Сотрудники разошлись по своим делам, один Гугуша задержался у меня.

— Ваня, ты обязательно должен прийти к нам. Знаешь, какая моя мама — мировая женщина! Такой мамы во всей Грузии не найдёшь. Что в Грузии, — в России, даже во всём мире не найдёшь! Она будет рада видеть такого героя, как ты. А ещё… — Гугуша улыбнулся. — А ещё познакомлю тебя с моей девушкой. Очень красивая, очень!

— Спасибо, Гугуша, как-нибудь обязательно приду к вам! И с твоей девушкой познакомлюсь с удовольствием, — сказал я.

— Зачем — как-нибудь? Завтра приходи! Вино будем пить, чехомбили кушать, танцевать будем.

— Хорошо, если не помешают дела.

Я сказал так не ради красного словца. Никто из нас не мог свободно располагать собой, особенно по вечерам. Работников комендатуры часто использовали для оперативной работы. Город кишмя кишел подозрительными личностями — кроме импортёров и спекулянтов, в него нахлынули шпионы, перебежчики и любители лёгкой наживы. Да и местных меньшевиков, дашнаков, эсеров тоже хватало.

День прошёл незаметно. К вечеру погода снова испортилась. Дождь лил не переставая. О здешнем дожде ходили анекдоты. Капитан английского парохода через десять лет встретил другого капитана, только что возвратившегося из нашего города, и спросил его: «Скажите, там дождь перестал?» На что тот ответил: «Нет ещё, сэр! За весь месяц нашей стоянки не было ни одного ясного дня…»

К семи часам Яблочко зашёл за мной, и мы отправились в клуб.

В бильярдной Марио, проходя мимо, негромко сказал мне:

— Нужно поговорить. Буду ждать на улице…

Минут пять я повертелся в бильярдной и, предупредив Ивана Мефодьевича, пошёл за итальянцем.

Поджидая меня, он медленно шёл по освещённой улице. Разговаривать с ним здесь было рискованно — могли заметить; поэтому, поравнявшись с ним, я свернул в тёмный переулок. Он последовал за мной.

— Если встретится кто-нибудь из ваших, скажете, что шли к девушкам. Понятно? — сказал я. — А теперь говорите, только тихо.

— У меня для вас интересные новости, — начал Марио. — Синьор Эрнесто закупил большую партию картин известных русских художников — Саврасова, Перова, редкую икону какого-то Рублёва. По его словам, ей цены нет. Завтра он собирается переправить их на корабль.

— Каким путём?

— Точно не знаю. Но синьор Эрнесто едва ли будет прибегать к особым хитростям. Проще всего свернуть холст в трубочку и спрятать под плащом. Членов команды ведь не обыскивают!

— Может быть, вы слышали, у кого он купил эти картины?

— Нет, не слышал.

— Жаль!..

— Погодите, это не всё. Второй помощник собирается тайком увезти какого-то человека. Делает ли он это, чтобы получить большой куш, или по другим соображениям, не знаю.

Это было уже посерьёзнее контрабанды!