В этот момент Грейс поняла, что не только больше не любит своего мужа, но уже почти ненавидит его. Он встал утром пораньше не для того, чтобы прийти к ней и попытаться разобраться в случившемся прошлой ночью, а для того, чтобы срезать кусты живой изгороди, хотя, наверное, понимал, что это будет лишь проявлением его своенравия – и больше ничем. Бен не подчинился его приказу – Бен должен быть наказан. Хотя старик и не знал об этом, но страдал он еще и потому, что не подчинилась приказу своего мужа и она, Грейс.

Старик стоял возле того, что еще накануне было густой аккуратной изгородью. Дональд перепилил кусты у самого основания, оттащил и свалил в кучу сбоку от тропинки. От изгороди осталась лишь беспорядочная уродливая поросль высотой около двух футов.

– Мне очень жаль, Бен, о, как мне жаль, – проговорила она, стоя рядом.

Старик не ответил, только голова его опустилась еще ниже. Он медленно покачал головой, повернулся и направился к теплице.

Грейс последовала за ним, и когда садовник по-прежнему не проронил ни слова, поняла, что он плачет. Слезы текли по его лицу от морщины к морщине, и, глядя на старика, Грейс пришла к выводу, что должна уехать, должна покинуть этот дом Она проговорила в его ссутулившуюся спину:

– Я навещу тебя, Бен. У тебя будет твой собственный сад – обещаю.

Дом Бена стоял на противоположной стороне деревни, а его «сад» своими размерами напоминал носовой платок. Грейс знала, что старик будет очень скучать без работы, и ее слова были не простым утешением. Но он так и не ответил. Грейс повернулась и быстро зашагала к дому…

Когда полчаса спустя Грейс сошла в холл в легком дорожном костюме, шляпе и с сумкой в руке, она увидела там не только Дональда, но и миссис Бленкинсоп, что отнюдь не упрощало ситуацию. Проигнорировав Дональда и глядя прямо на пожилую женщину, она сказала:

– Я еду к тете, миссис Бленкинсоп, она что-то приболела.

– О, мне очень жаль, мэм.

Грейс знала, что в данный момент миссис Бленкинсоп ей поверила. Дональд ничем не выдал себя: он последовал за женой из дома и проводил до гаража. Но когда они вошли внутрь, он уже не мог сдерживаться.

– Что за игру ты затеяла, Грейс? – зло начал он, не повышая, однако, голоса, чтобы не быть услышанным посторонними – Не глупи. Ты не можешь сбежать к тете только из-за того, что между нами произошла небольшая размолвка. Покатайся немного и возвращайся, но не езди к этой своей тете. Я…

– Запрещаешь, да?

– Нет, прошу.

– Я поеду к ней, и я буду говорить с ней. Мне давно следовало это сделать. Если бы я сделала это сразу, то не жила бы сейчас вот так, изо дня в день расшатывая свои нервы, – она открыла дверцу, села в машину и, взглянув на мужа, продолжала: – Очень скоро у меня произошел бы срыв, и всем было бы жаль – не меня, о, нет – тебя. Надо же, у бедного приходского священника жена оказалась истеричкой.

Они напряженно смотрели друг на друга; Грейс увидела, что глаза Дональда меняют цвет. Она замечала это и прежде – они как будто затягивались какой-то плотной защитной пленкой. Он сглотнул, потом заговорил:

– Конечно, у тебя расшатались нервы, но только потому, что ты уже много месяцев действительно ведешь себя, как истеричка, – он еще больше понизил голос. – Супружеская жизнь – это не только глупая романтика, это еще и долг. Похоже, ты забыла о своем долге передо мной.

– Попроси мисс Шокросс заменить меня.

– Грейс, как ты можешь! Это грубо, вульгарно.

– Да, да, наверное, так оно и есть. Такое уж у меня происхождение. Я знаю, ты всегда был невысокого мнения о моих родственниках. Ты вообще невысокого мнения о тех, кто ниже стандарта Тулов и Фарли, так ведь? «Простые» и все остальные – помнишь? Те, кто с чековыми книжками, и те, кто с замусоленными банкнотами.

Грейс нажала на стартер; когда ее нога отпустила педаль газа, и шум мотора стих, она услышала:

– Невероятно, просто невероятно. Что могло так изменить тебя?

– Ах, Дональд! – сквозь зубы проговорила Грейс, – ради Бога, не будь таким лицемером, – она подалась к нему и, когда ее лицо оказалось буквально в нескольких дюймах от лица Дональда, прошипела: – Ты, черт тебя подери, изо всех сил стараешься, чтобы люди в твоей церкви не боялись исповеди, верно? Так вот: я советую тебе показать пример и первым покаяться перед самим собой. Тогда узнаешь… что могло изменить меня… Ха!

– Грейс, подожди. Умоляю тебя, подожди. Машина выехала из гаража; возле кухонной двери стояла миссис Бленкинсоп. Она улыбнулась Грейс, та улыбнулась в ответ и даже помахала рукой. Потом проехала по аллее, вывела машину за ворота, на главную дорогу. Прочь, прочь – она больше никогда не вернется сюда.

Аджи занялась машиной Грейс не сразу. Сначала она пошла в свою рабочую комнату и торопливо написала письмо. Потом отвела автомобиль в глухой переулок, где находился гараж, переоборудованный из конюшни, поставила машину рядом со своей и поспешила по главной улице к почтовому ящику. Возвращаясь домой, она размышляла: «Завтра он получит письмо с первой почтой. Сегодня среда. К пятнице должен прийти его ответ, а на уик-энд надо уже что-то решать. Если, конечно, он не струсит… свинья этакая…»