Она не прилетела. Все впустую. Мне придется поехать домой и сказать Софии, что ее не было на этом самолете…

И вот наконец Джулиет.

Как только она появилась, Дебора тут же поняла, что это она, хотя Джулиет не слишком походила на свое фото и, к счастью, не была похожа на Молли. Она была выше, изящнее, красивее. На ней была мини-юбка, хлопчатобумажный лимонного цвета жакет и что-то вроде сандалий на плоской подошве, которые с презрением отвергла бы Дебора. Однако на длинных ногах Джулиет они выглядели прекрасно. Такая молодая, живая и с таким загаром, с каким, конечно, можно прилететь только из Австралии или с каникул на солнечных Багамах.

Дебора сжала пальцы на своей сумке. Потом губы ее изогнулись, скрывая нервный спазм, все еще мучивший ее, и она прошла по залу ожидания.

– Привет, ты, наверное, Джулиет. А я – Дебора.

Белый «мерседес-купе» прекрасно подходит Деборе, решила Джулиет, – у него такие же элегантные линии и такой же шик. Чувствовалось, что машина могла бы мчаться быстрее, чем позволяла скоростная трасса. Дебора ей нравилась. Из-за всей этой роскоши и блеска она могла бы быть высокомерной, но почему-то этого не было. У нее была милая улыбка и приятный голос, не то чтобы сочный, но легкий и музыкальный, и Джулиет, привыкшая к глуховатому растянутому говору сиднейских предместий, подумала, что могла бы слушать его вечно.

– Тебе понравится Ла Гранж, – произнесла Дебора, в то время как «мерседес» стремился вниз по крутым извилистым спускам между откосами, на которых росла высокая, как небольшие деревья, гортензия. – Это красивый дом в прекрасном месте.

– Папа рассказывал мне о нем, – сказала Джулиет. – Он говорил, что больше всего ему нравилось то, что вокруг Ла Гранжа, между морем и домом, был лишь лес и поросшие папоротником холмы. Когда он был мальчишкой, то любил украдкой летними вечерами убегать из комнаты, когда все думали, что он спит, и спускаться в долину, через лес – на тропинку, уводящую к холмам. Он воображал себя контрабандистом или кем-то еще. Его так ни разу и не поймали – он говорил, что его мать до сих пор понятия об этом не имеет.

– Вот это да! – засмеялась Дебора. – Робин никогда не потрясал меня, как бунтарь.

– Он не бунтарь. Он романтик. – Она помолчала. – Забавно, но когда он говорит о своем доме на Джерси, то всегда имеет в виду Ла Гранж, хотя у него был собственный дом, когда он женился на маме. Там я родилась и жила, пока была маленькой.

– Да, Грин Бэнкс. Он тоже был очень хорош. Ты все это помнишь?

Джулиет покачала головой.

– По правде нет. Может, какие-то обрывки. Мне же было только четыре, когда мы уехали.

– Да, конечно. Что ж, как-нибудь съездим и поглядим на него, если хочешь. Со стороны, конечно. Я не знакома с людьми, которые там живут сейчас. Думаю, он пару раз переходил из рук в руки за последние двадцать лет. Наверное, когда ты увидишь его, он оживит твои воспоминания.

– Наверное, да. Иногда мне кажется, что я помню большую залитую солнцем комнату, а в ней стоит конь-качалка. Есть еще определенные запахи, они тоже как бы щекочут мои воспоминания – политура для мебели, лаванда.

– По-моему, в саду рос куст лаванды. Да, это был очень милый дом. Хотя не такого класса, как Ла Гранж. Нам с Дэвидом повезло, что София позволяет нам жить с нею.

София. Имя бабушки, произнесенное вслух, вызвало у Джулиет легкий шок. Робин всегда называл ее «мамой», а Молли всегда говорила «твоя мать».

– А вы и дядя Дэвид всегда там жили? – спросила она.

– Да. Это было разумно. Дом слишком большой для одного человека. Во всяком случае, я не думаю, что София хотела бы жить там одна. Она предложила, чтобы мы остались с ней.

– Понимаю.

И снова Джулиет испытала небольшой шок. Инстинктивно она понимала: Дебора имела в виду то, что София не хотела оставаться одна после того, что случилось, но услышать, что она так обыденно, хотя и косвенно, говорит об этом, было неловко. Но для Деборы это было не более чем фактом жизни, то, с чем она жила очень давно и что не вызывало ничего, кроме легкой ряби на поверхности.

Дорога круто изогнулась, «мерседес» обогнул дугу, и перед ними вдруг открылась перспектива – сверкающее синее море, обрамленное свежей зеленью и золотистой желтизной. Вид был настолько неожиданным и прекрасным, что у Джулиет перехватило дыхание, а потом все быстро исчезло, замелькала живая изгородь, которая уже давала ростки, пробуждаясь к новой жизни.

– Почти приехали, – сказала Дебора.

Она вывернула «мерседес» на трехрядное шоссе. От нервозности во рту Джулиет опять пересохло. И вот она увидела его сквозь деревья – впечатляюще огромный дом в стиле эпохи регентства, выстроенный из джерсийского гранита. Шесть мансардных окон выступали из-под огромной шиферной крыши прямо над шестью окнами верхнего этажа: высокая закругленная дверь и пять окон на первом этаже завершали совершенную симметрию всего здания. На лужайке перед домом журчал небольшой украшенный орнаментом фонтан, и тут же стояли, как часовые, два самшита. Смесь строгости с буйной красотой лесистой местности ошеломляла: во второй раз за несколько минут у Джулиет перехватило дыхание.

Значит, вот он какой, Ла Гранж. Фамильный дом, который она едва помнила. И, конечно же, сцена убийства, которая изменила жизнь всех, включая, конечно, и ее собственную. Чудовищность этого еще больше, чем она могла вообразить, захватила Джулиет. Она сидела в полной, преисполненной благоговейного страха тишине, и странное попурри полузабытых, похожих на сны полузнакомых реальностей тревожило ее чувства.

– Мне тогда было около четырех, но я кое-что помню. Помню громкие голоса, слезы. Я была так напугана… Я понимала, что происходит что-то ужасное, но мне никто ничего не говорил. А потом меня увезли…