– Мой блатик? А кто еще?

– Твои папа и мама, твоя прабабушка...

– И вон тот усатый дядя тоже?
– девочка показала пальцем на портрет, висевший на стене напротив.

Перевалов медленно перевел взгляд на портрет:

– И он тоже. Он беспощадно сметал с дороги всех, мешавших ему. А мы, идя на смерть, бездумно орали: "За Родину! За..." за дядю...
– старик горько усмехнулся.
– Хотя зачем я все это тебе говорю, ты же ничего не понимаешь...

– Понимаю, дедушка.

– Понимаешь? Так ты не будешь такой, как они? Не будешь хоть ты огорчать своего дедушку?

– Не буду, - девочка засмеялась, точно колокольчик зазвенел, и прижалась к старику крохотным теплым тельцем.
– Не буду, только купи мне иглушечную лакету. Купишь?

– Какую ракету?

– Такую, как у Петьки из нашего двола. А то он летает на ней каждый день, а меня с собой не белет!

– Что?..

Внезапно старик судорожно дернулся - пружины в кровати загудели - и начал жадно, по-рыбьи, хватать ртом воздух.

Девочка испуганно отскочила. Неотрывно глядя на посеревшее лицо дедушки, попятилась к выходу.

– Мама! Мамочка!
– закричала она, как только отошла достаточно далеко от старика, и побежала в глубь квартиры...

К вечеру Перевалов умер.

А на следующий день во всех центральных газетах было напечатано:

"Вчера, на сто тридцать восьмом году жизни, скончался Василий Васильевич Перевалов - последний участник Великой Отечественной войны..."