– А ты подумай: не знаешь ли, кто як по-другому думае?
– А вже ж не знаю! Хиба это можно чужие думки знать!

– А як бы ты знав?

– Ну, то що тогда?

– Сказал бы ты мiнi про это или нет?

– А вже ж бы не сказал.

– А отчего же бы это ты, вражий сыне, не сказал бы?

– А на що я буду чужие думки говорить? Хиба я доказчик або иная подлюга!

– Так вот тебя за это и будут бить.

– А за що меня бить будут?

– Не смей звать подлюгою!

– Ну, а то еще як подлюгу называть, - як не подлюгою, а бить теперь никого не узаконено.

– Ах ты, шельма! Так это и ты вздумал на закон опираться!

– Ну, а то ж як!

– Як! Так вот погоди - ты увидишь, где-тебе пропишут закон!

А он головой мотнул и говорит:

– Се вы що-сь погано говорите!

Но я его оборотил за плечи и говорю:

– Вперед больше так не смей говорить. Я тебе приказываю, щоб ты везде слухал, що где говорят, и все бы мне после рассказывал. Понимаешь?

Он говорит:

– Ну, понимаю!

– А особенно насчет тех, кто чем-нибудь недоволен.

– Ну, уж про это-то я ни за що не скажу.

– А почему же ты, вражий сыне, про это не скажешь?

– Не скажу потому, что я - оборони боже - не шпек и не подлюга, щоб людей обижать.

– Ага!.. Ишь ты какой.

– А повторительно потому, що меня тогда все равно люди битемут.

– Ага! Ты боишься, что тебя мужики побьют, а я тебе говорю, что это еще ничего не значит.

– Это вы так говорите, потому що они вас еще не били.

– Нет, не потому, а потому, что после мужиков ты еще в своем месте жить останешься, а есть такие люди, що пропорхне мимо тебя, як птица, а ты его если не остановишь сцапахопатательно и упустишь, то сейчас твое место в Сибирь.

– Это за что же меня в Сибирь?

– Бо они потрясователи основ. _ - Да що же менi до них? Бог с ними.

– Вот дурак! Сейчас сразу и виден, что дурак!.. Потрясователь основ, а он говорит: "Бог с ними"! Какая скотина!

А он, Стецько, обиделся и начинает ворчать:

– Що ж вы всю дорогу ругаетесь?

– Я, - отвечаю, - для того тебя, дурака, ругаю, что, когда ты едешь, то чтобы ты теперь не только коньми правил, но и повсеместно смотрел, чи не едет ли где-нибудь потрясователь, и сейчас мы будем его ловить. Иначе тебе и мне Сибирь!

Стецько выслушал это внимательно с своею всему миру преизвестною малороссийскою флегмою и говорит:

– Ну, а после еще що?

А я ему стал сочинять и рассказывать, что как вперед надо жить, что надо уже нам перестать делать по-старому, а надо делать иначе.

А он спрашивает:

– Як?

А я говорю:

– А вот как: вот мы ездим у дышель, а надо закладать тройку с дугой да с бубнами... Он смеется и говорит:

– А еще ж що?

– Пiсен своих про Украину да еще що не спiвать,

– А що ж спiвать?

– А вот: "По мосту-мосту, по калинову мосту".

– А се що ж такое "калинов мост"?

– Веселая песня такая: "Полы машутся, раздуваются".

Он, глупый, уже совсем смеется:

– Як "раздуваются"? Чего они раздуваются?

– Не понимаешь?

– А ей же да богу не разумiю!

– Ну, то будешь разуметь!

– Да з якого ж поводу?!

– Будешь разумiть!

– Да з якого поводу?!

– Побачишь!

– Що!

– Тоди побачишь! А он вдруг кажет:

– "Тпру!" - и, покинув враз всю оную свою превеликую малоросскую флегму, сразу остановил коней и слез, и подает мне вожжи.

– Это что?
– говорю.

– Извольте-ся!
– отвечает.

– Что же это значит?

– Вожжи.

– Зачем?

– Бо я больше с вами ехать не хочу!

– Да что же это такое значит?

– Значится, що я всей сей престрашенной морок не желаю и больше с вами не поiду. Погоняйте сами.

Положил мне на колени вожжи и пошел в сторону через лесочек!..

Я его звал, звал и говорил ему и "душко мое" и "миляга", но назад не дозвался! Раз только он на минуту обернулся, но и то только крикнул:

– Не турбуйтесь напрасно: не зовите меня, бо я не пойду. Погоняйте сами.