Такая вот история. Смысл ее ясен. Похищение мальчиков должно оставаться мнимым. Применение насилия, когда отец отказывается дать свое согласие, становится преступлением, грехом, за который карают сами боги, причем - в этом-то и заключается трагическая ирония - рукой мальчика; так за Гибрис следует Дика. Это находится в согласии с Гортинскими законами, которые сурово карают насилие по отношению к мальчику.

В Фивах обычай похищения мальчиков возводили к древнему царю Лаю, который, по фиванской версии, ввел педерастию, умыкнув Хри-сиппа, сына Пелопа, и сделав ,его своим любимцем (Ath., xiii, 602; Aelian., Hist, an., vi, 15; Var. hist., xiii, 5; Apollodorus, iii, 44).

Как в Фивах (Xen., Sytnp., viii, 32f; Платон, "Пир", 182b), так и в Элиде любви к мальчикам был присущ чувственный элемент, хотя она не была лишена и религиозной санкции. Плутарх также свидетельствует, что в Халкиде (Плутарх, Amat., 17; здесь же приведена песня) на острове Эвбея и в ее колониях чувственность сочеталась с героическим духом самопожертвования. Сохранилась песня, приобретшая здесь популярность, а также схожая с ней эпиграмма Селевка (Ath., xv, 697d), который называет любовь к мальчикам более ценной, чем брак, объясняя это тем, что она является причиной рыцарственной дружбы. Песня народа Халкиды, автор которой неизвестен, звучала так: "О юноши отважных отцов, блистающие в изяществе своих прелестей, никогда не жалейте связать свою красу с честными мужами, ибо в городах Халкиды рядом с мужской доблестью всегда цветет ваша грациозная, пленяющая сердце юность".

Согласно Аристотелю (Плутарх, Amat., 761), эта песня обязана своим происхождением узам любви между героем Клеомахом и его юным другом, о которых мы уже говорили на с. 296; возможно, она возникла потому, что халкидяне верили, будто своей победой Клеомах обязан энтузиазму, который питался и поддерживался сознанием того, что друг является свидетелем его отваги. С каким пристрастием относились халкидяне к прекрасным мальчикам, свидетельствует заметка Геси-хия, утверждающего, что хaлkidiceiv является синонимом к пaideрaoteiv. Это подтверждает и Афиней, который добавляет, что халкидяне, как и другие, притязали на то, что Ганимед был похищен из миртовой рощи близ их города, и с гордостью показывали это место, называемое Harpageion ("место похищения"), чужестранцам.

Согласно Ксенофонту (Rep. Lac., 2, 13), любовь между мужчиной и юношей рассматривалась исключительно как супружеский союз.

По всей Греции существовали праздники, служившие прославлению отроческой и юношеской красоты, либо праздники, на которых мальчики и юноши выступали в полном сознании своей прелести. Так, в Мегарах справлялся весенний праздник Диоклии (Diocklia, Феокрит, xii, 30), во время которого устраивались состязания мальчиков и юношей в поцелуях; в Феспиях (Плутарх, Amat., 1; Павсании, ix, 31, 3; Ath., xiii, 601a) справлялся праздник Эрота, на котором вручался приз лучшей песне о любви к мальчикам; в Спарте существовал праздник обнаженных юношей, Гимнопедии, а также Гиакинтии; жители острова Делос (Лукиан, De saltat., 16) любовались хороводами мальчиков.

Когда Плутарх (Prov. AL, i, 44), говоря о мальчиках пелопоннесского города Аргос, утверждает, что "сохранившие цвет своей юности чистым и непорочным, в Согласии с древним обычаем, удостаивались чести возглавлять праздничное шествие, неся в руке золотой щит", он отнюдь не имеет в виду, что эти мальчики не были любимцами мужчин, но только, что, будучи мальчиками, они воздерживались от близости с женщинами.

Очень трудно решить вопрос о любви к мальчикам в Спарте (Хеп., Rep. Lac., 2, 13; Sympos., 8, 35; Plut., Lye., 17f; Ages., 20; Cleom., 3; Institut. Lac., 7; Aelian., Var. hist., iii, 10), так как в этом случае свидетельства древних фактически противоречат друг другу. Ксенофонт и Плутарх утверждают, что, хотя спартанская любовь к юношам основывалась на чувственном удовольствии от созерцания телесной красоты, она, однако, не возбуждала чувственных желаний. Чувственное влечение к мальчику приравнивалось к вожделению отца к сыну или брата к брату, и всякий, кто ему поддавался, был на всю жизнь "обесчещен", т.е., терял свои гражданские права.

Максим Тирский (Diss,, xxvi, 8), ритор, живший во времена Антонинов и Коммода, а стало быть, писавший довольно поздно, говорит, что в Спарте мужчина любил мальчика, словно прекрасную статую, что многие мужчины любили одного мальчика, а один мальчик многих мужчин.

Все это представляется невероятным не только ввиду греческих представлений о природе любви к мальчикам, описанных довольно подробно, и, прежде всего, физиологических причин, но и по следующим соображениям. Самому Ксенофонту (Rep. Lac., 2, 14) приходится допустить, что ни один грек не верил в то, что спартанская любовь к юношам исчерпывается лишь этой идеальной стороной; аттические комедиографы постоянными выпадами также проливают свет на чувственный характер именно спартанской педерастии, что потверждается выражениями, собранными Гесихием и Судой (s.v. kvooлakwv, лakwviceiv, Лakwvikov tрoпov), посредством которых язык повседневной жизни обозначал своеобразие спартанцев в этом отношении. Однако решающим является свидетельство человека, наиболее сведущего в таких вопросах, а именно Платона ("Законы", i, 636; viii, 836; ср. также Цицерон, Rep., iv, 4), который категорически отвергает мысль о том, что дорийская любовь к мальчикам не имела ничего общего с чувственностью.

I. ЭПИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ

1. МИФИЧЕСКИЙ ПЕРИОД ДОИСТОРИИ

Гимны Эроту писал уже Памф (Павсаний, ix, 27, 2), так что мы с полным правом можем говорить, что Эрот стоит у истоков эллинской культуры.

Мы уже отчасти касались (с. 161) предания об Орфее, существование которого отрицалось Аристотелем (Цицерон, De nat. deor., i, 38, 107) и который, по мнению Эрвина Роде163, символизирует союз религий Аполлона и Диониса; за окончательным исчезновением Эв-ридики в Аиде последовало удивительное продолжение. В одиночестве Орфей возвращается на свою гористую родину во Фракию, где прославленного певца окружают восторженные толпы женщин и девушек, восхищенных его трогательной любовью к жене. Но Орфей "отвергает всю женскую любовь", потому ли, что его прежний опыт оказался несчастливым, или не желая нарушить верность жене. Он стал учить фракийцев обратить свою привязанность на любовь к мальчикам и, "пока звучит юношеский смех, наслаждаться быстротечной весной жизни и ее цветами". Так говорит Овидий. Чрезвычайно важное место, так как оно показывает, что оставшийся в одиночестве муж утешается любовью к мальчикам, и - это еще более важно что, по античным представлениям о гомосексуальном общении, такие связи не рассматривались как попрание супружеской верности, "так как он не хотел оказаться неверным своей жене". С этого времени он так сосредоточивается на этом греческом виде любви, что не только брак с Эвридикой становится для него лишь эпизодом, но отныне все его песни посвящены исключительно прославлению любви к мальчи

163 Psyche3, ii, 52. Об Орфее см. Алоллодор, i, 14; Конон, 45; Гермесианакт в третьей книге Лeovtwv (Ath., xiii, 597); Вергилий, Georg., iv, 454; Овидий, "Метаморфозы", i, 10; о голове Орфея см. Фанокл (у Сгобея, Flor., 64,14); схожим образом Лукиан, Adv. indoct., 11; Овидий, "Метаморфозы", xi, 50 ел. кам164. Таким образом, налицо парадокс: Орфей, в наши дни известный главным образом как образец супружеской верности, для античности был человеком, который ввел у себя на родине во Фракии любовь к мальчикам ; и был столь ей предан, что, сочтя себя оскорбленными, девушки и женщины напали на него, жестоко изувечили и убили. Легенда далее гласит, что его голова была брошена в море, которое в конце концов выбросило ее на побережье Лесбоса. Лесбоса? Это, разумеется, отнюдь не случайное совпадение, ибо именно здесь позднее родилась Сафо, ставшая величайшей проповедницей гомосексуальной любви среди греков.