У кромки моря разворачиваемся и снова - на врага. Справа и слева шапки разрывов фашистских снарядов. Вдруг разрывы как по команде исчезают, а это значит, что в атаку пошли "мессершмитты". Мы, стрелки, открываем по ним огонь.

Вижу, что замыкающего из пашей группы атакуют сразу два "месса". По одному из них стрелок замыкающего уже ведет огонь, а я сразу взял на прицел второго. Этот второй скоро отвалил, но первый продолжал наседать, а я никак не мог достать его очередью. Но Тамерлан маневрировал с размахом, и наконец этот "мессершмитт" оказался в моем прицеле. И на каком расстоянии - всего метров сто! С каким удовольствием я всадил в него очередь! "Месс" перевернулся в воздухе и камнем рухнул прямо в Чурбашское озеро. Такое ощущение было, словно хирургическую операцию произвел или зуб больной вырвал! Тамерлан кричит мне по СПУ:

– Молодец! Теперь следи за группой!

– Все на месте, но замыкающий, кажется, подбит. Снова команда Тамерлана:

– Подтянуться! Сомкнуть строй! На аэродром все идем на малой высоте, а замыкающий и вовсе вот-вот коснется винтом волны. И точно: летчик, видимо, попытался сесть на воду, но море мгновенно сомкнулось над подбитым "илом".

Когда мы приземлились, к нам подъехал на стартере командир полка. Тамерлан доложил так, как было положено - сначала о том, что задание выполнено, затем о сбитом мной "мессере" и только потом, что летчик Тихонов и стрелок Васильев погибли.

Было тяжело и горько. И радость от того, что сбил фашиста, растворилась в этой горечи быстро и без остатка. Тамерлан обхватил меня за плечи, но ничего не сказал. Даже находчивый Тамерлан слов найти не мог. Да и что тут скажешь?

Тихо было в этот вечер в столовой. Шутили, смеялись лишь тогда, когда не было потерь. Особенно часто подтрунивали друг над другом Тамерлан Ишмухамедов и Григорий Шупик. Как-то раз первым принялся за дело Шупик:

– Слушай, Тамерлан, почему у тебя на гимнастерке дырка для ордена есть, а ордена нет?

– Поторопился дырку провернуть. Думал, что раз представили, обязательно дадут. Но не дали. За непочтение к начальству.

– Расскажи, расскажи, Тамерлан!
– послышалось со всех сторон.

– В прошлом году это было. Отбомбился я хорошо, даже очень хорошо отбомбился. Но и сам получил как следует. Зенитный снаряд разорвался возле самолета. Зубы выбило, лицо в крови. Думаете, почему я сейчас такой красивый? До пикировал тогда еще раз, эрэсы выпустил, из пулеметов пострелял. Как довел тогда самолет до аэродрома - помню, а вот как посадил его - совсем не помню. Говорили ребята: машина остановилась в конце аэродрома, мотор работать продолжает. Подбежали ко мне, из машины вытащили. Меня отправили в госпиталь, а представление к ордену - в штаб.

– При чем же тут непочтение?

– Слушайте и не перебивайте. Подружился я в госпитале с ребятами-истребителями. Захожу как-то раз к ним в палату, а там какой-то чин из штаба армии ребят распекает: как неправильно они бой ведут, как плохо технику используют. Даже в раж вошел. А те сидят смирные, как овцы, и слушают. Я не выдержал и брякнул с ходу, как в атаке: "Все вы умные тут командовать! Почему только сами не летаете?" Меня быстренько-быстренько из палаты выставили. Но чин злопамятным оказался. Когда ему понесли на подпись наградной лист на меня, так он на нем начертал: "Воздержаться, проявляет недисциплинированность!" Да еще нашему тогдашнему командиру полка за меня досталось. Так я и остался с дыркой на гимнастерке, да без ордена. Ладно, пошли спать!

И еще одна горькая весть: погиб командир эскадрильи истребителей Василий Петрович Шумов, наш дальневосточник, мастер воздушного боя. Он любил повторять: "Военных заповедей много, а главная, по-моему, одна - сам погибай, а товарища выручай, воюем-то мы все вместе, а не поодиночке". Именно так и поступил он в последнем своем бою.

Летчик из эскадрильи Шумова Алексей Никулин рассказывал:

– Шумов, Кулинич, Потанин и я прикрывали штурмовиков. Выполнили они задание, пошли домой. Мы - следом. А нам навстречу идут еще две группы "илов", прикрывают их две пары истребителей, командует ими заместитель Шумова - Кирилл Карабеза. "Илы" пошли в атаку, в это время на них напали "худые". Летчики Карабезы отбили все атаки, по немцы получили подкрепление. Тогда Вася Шумов приказал мне и Кулиничу продолжать сопровождать нашу группу штурмовиков, а сам с Потаниным вернулся, чтобы помочь Карабезе. Жестокий был бой, погиб Карабеза. Наши сбили тоже трех "мессов". Шумова подбили, он, раненный, еле управлял машиной, тянул к Таманскому полуострову. "Худые" пытались его атаковать, но прикрывал Потанин. Все зря! Упал Шумов в море... Погибли в одном бою и комэск и его заместитель, а мы, летчики, все живы остались. Вот так Вася Шумов товарищей выручал,,.

Утром, 7 декабря, мы узнали, что наши десантники прорвали вражескую блокаду, прошли за ночь почти двадцать километров и заняли на южной окраине Керчи гору Митридат. Теперь день и ночь враг атаковал позиции на горе, мы сбрасывали остаткам десанта продукты и боеприпасы, штурмовали противника. Потери у нас были большие. Уж сколько вечеров подряд не звучал смех в столовой.

8 декабря сбили фашисты младшего лейтенанта Лебедева и воздушного стрелка Кравцова. Их самолет упал прямо на атакующих немцев.

Погиб младший лейтенант Мансур Зиянбаев. Самолет подбила зенитка, он приводнился в Керченском проливе и пошел на дно вместе с летчиком. Воздушного стрелка Алясова спас надувной жилет. На помощь Алясову пришли моряки: вытащили из воды, отогрели.

В тот же день не вернулись с боевого задания летчик Павел Широков и стрелок Федор Хромченко. Широков был летчиком опытным, в прошлом году его наградили орденом Красного Знамени. И надо же - никто даже не мог толком доложить, что с ним случилось, потому что он шел замыкающим. Только к вечеру нам сообщили, что Широков посадил самолет прямо на улицу кубанской станицы, летчик был ранен в голову, его отправили сразу в госпиталь. Стрелок Хромченко, вернувшись в полк, рассказал, что их самолет был подбит, потому они и отстали от группы. Немецкие истребители сразу же атаковали подбитую машину. Стрелок отбивался как мог, но один снаряд все-таки попал в кабину и ранил летчика. Прижав к заливу поврежденную машину, Широков, превозмогая боль, пошел дальше на бреющем полете. Но до аэродрома дотянуть не удалось. Летчик посадил машину и потерял сознание.