Помню, как на следующий день, 10 мая, мы вылетели в район бухты Камышовой. Я летел с Коноваловым, который вел группу. В порту и около него скопилось столько народу и техники, что каждая из бомб, которые Коновалов приказал сбросить с высоты 800 метров, достигала цели. Нас сильно обстреляли зенитки, но на аэродром мы вернулись без потерь. Но войны без потерь не бывает. Даже тогда, когда итог боя предрешен.

Группа Григория Шупика штурмовала врага в бухте Казачьей. На четвертом заходе в самолет Шупика попал зенитный снаряд и буквально разворотил фюзеляж, повреждены были маслосистема и рулевое управление. Стрелка Тимофея Глуздикова, находившегося в задней кабине, тяжело ранило. Казалось, самолет обречен: добить его в таком положении зениткам ничего не стоило. Но на выручку Шупику пришли сразу три экипажа. Беспрестанно пикируя на зенитные орудия, они заставили их замолчать и дали возможность Шупику выйти из опасной зоны.

Выйти-то он вышел, но самолет был почти неуправляем. Внизу - гористая местность, садиться нельзя, с парашютом не выпрыгнешь - в задней кабине тяжелораненый стрелок. Смазка в двигатель не поступает, заклинить его может каждую минуту. Но удача не оставила летчика: двигатель заклинило, когда он уже подлетел к Симферополю.

Шупик приземлился у дороги, да еще рядом с полевым госпиталем. Через несколько минут Глуздиков был уже на операционном столе, и врачам удалось спасти ему жизнь.

А Григорий Шупик на следующий день уже опять вел в бой группу. Вел добивать врагов.

Помню наш последний вылет в Крыму. Тогда я, конечно, не предполагал, что он окажется последним. Подлетели к месту, назначенному для штурмовки, но берег был пустынным. Невдалеке от него виднелся пароход, который, видимо, отошел еще ночью. Пустились за ним вдогонку. Но когда настигли, увидели необычную картину: палуба была усеяна людьми, махавшими нам белыми тряпками, кажется, даже простынями.

Самолеты стали в круг. Командир группы Ишмухамедов по радио доложил о непривычной ситуации. Последовал приказ:

– Судно не бомбить! Но и на запад не давать уходить. Сейчас подойдут наши торпедные катера.

Прошло несколько минут - и новый приказ:

– Капитан парохода радировал, что они сдаются в плен. Возвращайтесь на аэродром.

Мы повернули назад. Я видел, как, оставляя за собой пенный след, спешат к пароходу торпедные катера. Потом пароход развернулся и пошел обратно в Севастополь.

Пришлось нам бомбы сбрасывать в Черное море. Впервые вернулся на аэродром, не выпустив ни одной пули. Вот и все. Радостно? Да, конечно. Но и какая-то растерянность... Неясная тревога, пустота в душе... Не могу, не умею объяснить это состояние. Но те, кто воевал, надеюсь, поймут меня.

Буйно, ох как буйно цвели той весной в Крыму сады...

Я рассказал о штурме Севастополя то, что видел сам. А как видели, как оценивали ситуацию немцы? В книге Пикерта, которую я уже дважды цитировал, приводится доклад бывшего начальника штаба 17-й армии генерал-майора Риттера фон Ксиландера, который погиб в феврале 1945 года. Вот выдержки из этого доклада: "...5 мая началась активная боевая деятельность противника с применением такого количества техники, что все, до того времени пережитое, не идет ни в какое сравнение.

..Из обещанного мы получили пополнение: два маршевых батальона (всего 1300 человек, 15 тяжелых противотанковых пушек, 10 мортир, 4 тяжелые полевые гаубицы, нисколько пехотных орудий и минометов), что даже частично не покрывало постоянно растущие потери.

Направление главного удара русских - на участке возвышенностей позиции "В" - Бельбек на севере. 400 орудий, большое количество реактивных установок, минометов - все это грохотало в течение 48 часов, а затем пошла в наступление 2-я гвардейская армия русских...

Утром 7 мая северный фронт был очень ослаблен и имел в резерве всего две роты. В это время противник начал наступление против 5-го армейского корпуса на участке от моря до Сапун-горы. Применение русской авиации было потрясающим... Защитники позиций были умертвлены прямо в их окопах и до середины дня вся позиция прорвана, кроме участка 186-го полка, но скоро и он был обойден с севера. Резервы таяли, как масло на солнце.

Положение во второй половине дня: на берегу потеряны тяжелые батареи. Хутор Карань занят противником. Затем прорыв до высоты с ветряком - седловина, которую удерживает 186-й пехотный полк. Танки противника здесь не прошли, на Сапун-горе незначительные боевые группы остатков 111-й пехотной дивизии... Положение тяжелейшее, и нет ни одной роты в резерве.

Положение 17-й армии: или на следующий день наблюдать прорыв противника в Севастополь, или снова создавать резервы за счет ликвидации северного фронта...

Утром 8 мая противник начал сильную артиллерийскую подготовку и применил множество штурмовой авиации. В южной части противник отбросил 73-ю пехотную дивизию. Но фронт здесь не был прорван. Один командир полка и командир саперного батальона этой дивизии погибли. Противник прошел через Сапун-гору и занял Николаевку...

Мы все еще не получали приказа об оставлении Крыма и не имели кораблей. Штаб армии принимает решение вести борьбу дальше и захватить снова Сапун-гору. Мы должны поставить на эту последнюю карту все, так как знаем, что в случае неудачи мы не сможем отвести остатки армии на Херсонес. Поэтому принимаем решение: снятые ночью части 50-й и 336-й пех. дивизий с южного берега Северной бухты бросить в направлении Сапун-горы.