Эпоха сдохла

Аннотация
«– Что значит «президент»? – спросила Любаша, заглянув в ванную.Услышав вопрос, я так и замер перед зеркалом – бритва в руке, правая щека густо намазана мыльной пеной.– Как ты сказала? – переспросил я, только чтобы выиграть время…»

Алексей КАЛУГИН ЭПОХА СДОХЛА Рассказ – Что значит «президент»? – спросила Любаша, заглянув в ванную. Услышав вопрос, я так и замер перед зеркалом – бритва в руке, правая щека густо намазана мыльной пеной. – Как ты сказала? – переспросил я, только чтобы выиграть время. Любаша всегда так – подкрадется сзади в самый неподходящий момент и огорошит неожиданным вопросом. – Пре-зи-дент! – медленно, по слогам повторила Любаша. Наклонив голову к плечу, я увидел в зеркале ее лицо – чуть вытянутое, с мягким подбородком, широкими, почти негритянскими губами, задорно вздернутым вверх носиком и большими серо-зелеными глазами, которые смотрели на мир со странным выражением не то вечного недоумения, не то хитрой насмешки; я, признаться, так до конца и не понял, что означает этот взгляд, хотя живем мы с Любашей вместе уже без малого пять лет. Причесаться Любаша не успела – ее светлые волосы были собраны в хвост. – Ну так что? – подбоченясь, поторопила Любаша. Слово было точно знакомым, но что оно означало, я, хоть убей, не мог вспомнить. Случается такое – вылетит из головы, и уже не поймаешь. Правда, обычно бывает наоборот – помнишь значение, само же слово вертится на языке, а как попытаешься его поймать – ускользает. Странное и, надо сказать, весьма неприятное ощущение. – А сама не знаешь? – спросил я Любашу, делая вид, что собираюсь продолжить бриться. – Не-а, – она мотнула головой. – Где-то слышала, но забыла. Ага, у нее то же самое – уже хорошо! – А в словаре смотрела? – В словаре-е-е… – Любаша недовольно сморщила свой премиленький носик, как будто я ей сороконожку показал. – А сам сказать не можешь? – Ни за что! – с шутовской решимостью ответствовал я. – Ну и ладно! – с недовольным видом Любаша хлопнула дверью. Отлично, можно спокойно добриться, подумал я. Но не тут-то было – дверь снова распахнулась. – В каком словаре? – Что? – В каком словаре смотреть «президента»? – Посмотри у Даля. Дверь хлопнула – Любаша убежала выяснять у Даля, кто же такой президент. Я мог продолжить бриться. Хотя с Далем я, пожалуй что, маху дал. Слово, хотя и знакомое, звучит совершенно не по-русски… «Президент»… На породу собак похоже, все равно как «сенбернар» или «спаниель»… Или на марку бытовой аппаратуры… Для презервативов название подходящее. Может, действительно… В зеркале снова отразилась Любаша, на этот раз со словарем в руках. – «Председатель, старший член совещательного места, управления», – зачитала она скороговоркой, после чего ее отражение посмотрело на меня недоуменным взглядом. – Ну, вот видишь, – произнес я назидательным тоном. – У Даля можно выяснить значение любого слова. – Я все равно ничего не поняла, – с недовольным видом Любаша захлопнула книгу. – При чем тут председатель? Я обреченно вздохнул, быстро махнул бритвой по тем участкам, где еще оставалась пена, ополоснул лицо водой и вытер полотенцем. – Идем, – я едва ли не силой вытолкнул Любашу из ванной. – За столом поговорим. Любаша отправилась на кухню накрывать на стол, а я в комнату – одеваться. Надев брюки и рубашку и прихватив словарь иностранных слов, я вышел на кухню. Любаша обожала английскую кухню. Сегодня на завтрак у нас была яичница с беконом и кисель из ревеня. Значит, завтра – снова овсянка. И мне придется снова суетливо бегать по квартире, делая вид, что я страшно опаздываю, а потому могу, не садясь за стол, проглотить только одну ложку Любашиного кулинарного шедевра, чтобы потом заесть его хот-догом на улице. Положив книгу на угол стола, я вооружился вилкой. – Ну и где ты услышала это слово? Пережаренная яичница неприятно хрустела на зубах. Хотелось запить, но не ревеневым же киселем. – По телевизору. – Завтрак Любаша готовила только для меня, сама же, устроившись на табурете так, что полы коротенького халатика весьма соблазнительно расползались в стороны, грызла яблоко. – В новостях. Сегодня президент посетил кого-то или встретился с кем-то… – Ага. – Я взял принесенный с собой словарь, наше нужную страницу. – Ну вот, теперь все ясно! «Президент – выборный глава государства в большинстве стран с республиканской формой правления». – А у нас республиканская? – А что, речь шла о нашем президенте? – Ага, – кивнула Любаша и вгрызлась зубами в яблоко, здоровенное и желтое, как карликовая дыня. – Ты уверена? – Его показывали на фоне российского флага. Неожиданный поворот темы – оказывается, у нас есть президент. Выходит, у нас республиканская форма правления?.. Ладно, попробуем подойти иначе; главное – не зацикливаться на неразрешимом вопросе. Так, хорошо, допустим, у нас республиканское правление. Допустим, у нас даже есть президент. Вопрос – зачем он нам нужен? Интересный вопрос… – Ты чего не ешь? – Что? – оторвавшись от размышлений, я растерянно посмотрел на Любашу. – Остыло уже, наверное. – Нет, нет, все нормально, – заверил я Любашу и принялся с ожесточением ковырять вилкой яичницу. Надо же, у нас, оказывается, есть президент, которого даже по телевизору показывают, а мы – мы с Любашей – понятия не имеем, зачем он нужен. – Постой-ка! – я кинул вилку на недоеденный завтрак и снова раскрыл словарь. – Тут сказано «выборный глава государства», – я многозначительно посмотрел на Любашу. – Выборный! – Ну и что? – пожала она плечами. – А кто его выбирал? – Не знаю. – Когда были выборы? – Кажется, год назад. – Точно? Любаша задумчиво посмотрела на желтое пятно на потолке – последствие евроремонта соседей сверху. – Я на выборы не ходила. Это точно. – Выходит, президент нам не нужен? – сделал я напрашивающийся сам собой вывод. – Получается, что так, – подумав, согласилась Любаша. – Но он все же есть! – Наверное, кому-то он нужен. – Но мы забыли о нем! Понимаешь? – я даже подался вперед, так мне хотелось, чтобы Любаша меня поняла. – Это значит, что на нашу повседневную жизнь факт наличия или отсутствия президента никак не влияет! – Понимаю, – Любаша глянула на настенные часы. – Зато очень значительное воздействие на нашу повседневную жизнь оказывает факт наличия или отсутствия денег. – Это ты к чему? – не понял я. – К тому, что ты на работу опаздываешь. Я быстро наколол на вилку и проглотил оставшиеся два кусочка здорово подгоревшего с одной стороны, а с другой совершенно сырого бекона, глотнул вчерашнего чаю из забытой с вечера на столе кружки и побежал собираться. По дороге на работу мне не давала покоя мысль о забытом президенте. Странная забывчивость не была связана с провалами в памяти – в этом я был уверен. Хотя бы потому, что мы с Любашей одновременно забыли значение одного и того же слова, и это трудно было списать на обычное совпадение. С запоздалой досадой я подумал о том, что нужно было включить телевизор – интересно, узнал бы я президента в лицо? Любаша, судя по всему, его не признала. В метро народ, как обычно, читал детективы в мягкой обложке и иллюстрированные журналы. Если у кого в руках и была газета, то открытая на странице светских сплетен или спортивных новостей. На работе – то же самое. – …Видел, как вчера «Зенит» просадил?.. – …Мне такого леща притащили!.. – …А теща мне и говорит… – …Представляешь, завис на самом интересном месте!.. – …Нет, не смотрел и смотреть не собираюсь!.. Нет, я тебе говорю!.. – …А мне какое дело? Почему я должен смеяться, если анекдот не смешной?.. И ни слова о политике. Пришлось брать инициативу в собственные руки: – Я сегодня утром по телевизору президента видел. Долгая пауза. Весь отдел смотрит на меня, а я глупо улыбаюсь. – Кого ты видел? – спрашивает наконец Витька Зудов. – Президента, – отвечаю я. – А, – многозначительно кивает Витька. – Президента… А кто это такой? – Глава государства, – объясняю я. – Какого государства? – Нашего. Пауза. – Кончай трендеть! Выяснилось, что из восьми человек, работающих со мной в одном отделе – интеллигентных, надо сказать, людей, с высшим образованием, – никто не помнил, кто такой президент. Хорошо, что я догадался с собой словарь прихватить, потому что на слово бы мне не поверили. После этого все тот же Витька Зудов подключил к своему компьютеру телетюнер, который держал в столе, чтобы начальство не видело, и мы все вперились в экран, с нетерпением ожидая очередной выпуск новостей. – Президент… – тихо бормотал у меня за спиной Игорь Родин. – Президент… А кто ты такой, господин президент?.. – Тихо! – одернули его, когда на экране появилась заставка новостей. И вот он идет по красной дороже, расстеленной от дверцы лимузина к широкому крыльцу, на котором толпятся напряженно, как при запоре, улыбающиеся люди. Лет пятидесяти, невысокий, худощавый, волосы редкие, назад зачесаны, нос длинный, глазки маленькие, узкие губы сжаты в щелку. – Сегодня утром президент посетил Дом дружбы с народами непризнанных стран… – Я его где-то видел! – погрозил президенту пальцем Зудов. – Определенно – видел! – Конечно, видел, – косо глянул на него Юрик Шпанов. – Это ж президент, глава государства. Его небось каждый день по телевизору показывают. – А я по телевизору только футбол смотрю, – возразил Зудов. – Его портрет у шефа в кабинете висит! – воскликнул вдруг Родин. – Точно! – радостно хлопнул в ладоши Зудов. – Там-то я его и видел! – Витька вдруг озадаченно сдвинул брови: – А почему он там висит? – Потому что это президент! – ответили ему хором. – А-а… – кивнул Витька. – И что с того? Этот день трудно было назвать рабочим. Зудов следил за телепередачами, а остальные сидели как на иголках и бросались к Витькиному столу, как только по одному из телеканалов начинался выпуск новостей. Словарь нам потребовался еще не один раз. Мы обращались к нему, чтобы узнать, кто такой премьер-министр, чем занимаются члены правительства, откуда появился мэр, кто выбирает депутатов и многое другое из того, что мы, взрослые, надо полагать, разумные и вполне дееспособные граждане страны, вроде бы и без того должны были знать. Но мы ничего этого не знали. Более того, лица людей, обращавшихся к нам с экрана со словами воодушевления, ободрения и поддержки, казались нам абсолютно чужими. И несли эти люди, на мой взгляд, полнейшую чепуху. Что опять-таки противоречило элементарному здравому смыслу. Если человеку нечего сказать, то зачем, спрашивается, он влез на телевидение? И кто, простите, избрал его на государственную должность? Все, как один, мы ничего не понимали. После обеда мы, посовещавшись, пришли к выводу, что странная амнезия не могла поразить только работников нашего отдела и мою дорогую Любашу. Было выдвинуто несколько гипотез относительно причины избирательной потери памяти всего населения Земли. – России! – показав указательный палец, уточнил Зудов. – Давайте говорить пока только о России. Предложенная поправка была принята. Предположения относительно причин происходящего имелись у каждого, все, как одна, оригинальные и в равной степени недоказуемые. Родин был уверен, что проблемы с памятью являются следствием ранее неизвестного инфекционного заболевания, занесенного перелетными птицами из Монголии. У него даже имелся ответ на вполне закономерный вопрос: почему именно из Монголии? А потому, отвечал Игорь, что Монголия – единственное место на Земле, где подавляющая часть населения до сих пор понятия не имеет, что такое политика, а те, что пытаются изображать из себя государственных деятелей, только притворяются, что знают, как это нужно делать. По всей видимости, это связано с распространением среди местного населения некоего эндемичного вируса, который теперь и до нас добрался. Витька Зудов полагал, что потеря памяти есть следствие некоего секретного эксперимента, проводимого военными. Петрович настаивал на том, что во всем виноват колдун Дубовой, который на днях по телевизору разные пасы руками делал. Марья Сергеевна видела во всем происки западных спецслужб, которые таким образом хотят разрушить наше государство. Я же думал о другом: почему, зная, что у меня проблемы с памятью, я не испытываю при этом ни малейшего дискомфорта? Глядя на бодро вышагивающих по экрану людей, которых я должен был узнавать в лицо и знать по имени, я не напрягал мучительно память, пытаясь вспомнить, кто же они такие, как бывает, когда на улице с тобой вдруг поздоровается на первый взгляд совершенно незнакомый человек, который потом окажется бывшим одноклассником. Я понял главное – люди, суетящиеся на экране, мне абсолютно безразличны. Мне нет до них никакого дела. Точно так же, как, по всей видимости, и им до меня. Вот такая необычная ситуация вырисовывалась. И что с ней делать… А, собственно, почему что-то нужно было делать? Мир не горел и не шел ко дну. А дома меня ждала Любаша. Все, как обычно. Любаша сидела перед телевизором. Происходящее на экране настолько захватило ее, что она даже про ужин забыла. Что, в общем-то, было к лучшему – не надеясь на кулинарные способности подруги, я предусмотрительно перекусил по дороге. – Что новенького? – поинтересовался я. Так, между прочим. – Да тут один, – Любаша заглянула в блокнот, лежавший рядом с ней на диване, – депутат битый час возмущался из-за того, что его во Францию не пустили. – Почему? Я тоже сел на диван, кинул руки на спинку. По телевизору шла реклама надувного дома. – Тот, что депутатом себя называет, говорит, что он государственное лицо и во Францию едет не по своей прихоти, а исключительно по государственным интересам. Французы же утверждают, что знать не знают, о чем он толкует, понятия не имеют, кто он такой, а потому требуют, чтобы он оформил визу в общем порядке. Так, значит, это уже и до Европы докатилось. Интересно, они там у себя только наших деятелей не признают или и своих тоже? – Еще мужик, весь какой-то помятый и одетый небрежно, выпучив глаза, уверял всех, что он мэр, – продолжала Любаша, сверяя терминологию с записями в блокноте. – Говорил, что раз уж мы все его избрали, то и уважать должны. – За что уважать-то? – спросил я машинально. – Ну, он много чего перечислил, – Любаша снова заглянула в блокнот. – Только, по-моему, врал он безбожно – одному человеку такое не под силу. – А как президент? – Ну, он тоже несколько растерян. Когда прилетел в Москву, его никто, кроме жены, встречать не пришел. И даже машину, чтобы отвезти в Кремль, не прислали. – А почему в Кремль? – удивился я. – Он там работает. – Серьезно? – Да. – Там же одни музеи. – Концертный зал еще есть, – напомнила Любаша. – Верно, – согласился я. – Но президент, он же… Я задумался, не закончив начатую фразу. Помнится, я где-то слышал, что президент – лицо публичное. Публичность, как я понимаю, означает необходимость периодически появляться на публике. Так, может быть, президент – это наша самая яркая эстрадная звезда? Мастер разговорного жанра? – Тут любопытная передачка была, – сказала Любаша. – К людям подходили на улице и показывали им разные фотографии. – Что за фотографии? – Говорили, что известные люди – государственные деятели. Но никто никого не узнал. То есть называли разные имена, да все не те. А к концу передачи ведущий уже и сам не помнил, что за люди на фотографиях у него в руках. Ситуация вокруг так называемых политиков и государственных деятелей развивалась с невероятной быстротой. Ради красного словца можно было бы даже сказать «с катастрофической стремительностью», да только никакого ощущения грядущей катастрофы не было. Ни у кого. Абсолютно. Все шло своим чередом. Сначала из сетки телепередач исчезло значительное число общественно-политических программ. Поскольку программы эти мало кто смотрел, а вместо них стали показывать научно-популярные фильмы про жизнь дикой природы и дальние страны, недовольных не было. Затем закрылся целый ряд печатных изданий соответствующей направленности. Люди перестали покупать газеты, потому что не понимали, о чем в них пишут. Да и сами журналисты, похоже было, уже на автомате использовали стандартные словесные конструкции, не зная толком, к чему их пристроить. Спустя неделю на улицах стали появляться странные люди. Все они были уже немолоды, одеты в некогда дорогие, но теперь имеющие совершенно непрезентабельный вид, затасканные, рваные и грязные костюмы. Также отличительной особенностью этих невесть откуда появившихся людей была четырех-пятидневная щетина на лице, всклокоченные волосы и совершенно безумный – но у каждого безумный по-своему – взгляд. А еще от них дурно пахло. Не как от бездомных бродяг, а как-то совершенно особенно, еще противнее. Особенно много их было в районе Тверской улицы. Хватая за руки прохожих, они называли себя народными избранниками, в доказательство чего показывали однотипные значки на лацканах пиджаков и красные книжечки удостоверений. При этом они требовали денег и уважения к себе. В первую очередь – денег. Отдельные, совсем тугие на голову особи заявляли, что их должны накормить в ресторане, а потом на машине отвезти на дачу. Напуганные этими приставаниями, добропорядочные граждане обращались за помощью к не так давно появившимся на улицах очень вежливым и исполнительным полицейским, пришедшим на смену тем, кто был до них, тоже имевшим отношение к каким-то государственным органам с названием, за ненадобностью моментально вылетевшим у всех из головы. Полицейские быстро навели на улицах порядок, препроводив так называемых «народных избранников» в подмосковный пансионат для душевнобольных, который почему-то окрестили «Белым Домом». Там кого только не было – чиновники и министры, пресс-секретари и мэры, губернаторы и особые уполномоченные, генералы и послы. Был даже свой президент. Тот самый. Только про него быстро все забыли. Впрочем, так же, как и про всех остальных. Когда я смотрел последний репортаж из этой странной психушки, больной, называвший себя премьер-министром, все грозил с экрана пальцем и кричал: – Вы без нас пропадете! Все пропадете! И действительно, было поначалу такое опасение – не сможет страна существовать без официальных представителей государственной власти. Оказалось – ничего, нормально, живем даже лучше, чем прежде. Принцип самоорганизующейся структуры оказался намного эффективнее государственной власти. По крайней мере, в этой стране. А мы с Любашей ждем первенца. Врачи обещают мальчика. И станет жить этот мальчик в мире, в котором не будет ничего из того, что когда-то знали, но благополучно забыли его родители. Я ему уже завидую.