Но ничего, он еще выкарабкается, пятнадцать лет назад он тоже думал, что отставка – навсегда. И оснований тому было не меньше. Из Ливадии, где отдыхал царь-освободитель, прискакал нарочный флигель-адьютант. Сказки будто государь держит руку студентов, рассеялись как дым. Университет был еще раз закрыт, зачинщики беспорядков – наказаны. Двое студентов: Михаэлис и Ген, высланы в отдаленные области Российской империи, трое – в места не столь отдаленные. Тридцать два наиболее активных участников сходок исключены из университета, еще сто девяносто два человека оставлены под надзором полиции. Как и предвидел Соколов, среди исключенных оказались самые яркие и талантливые его ученики: Покровский, Тимирязев, Фамицын, Меншуткин – все.

Одновременно была изъявлена царская воля и в отношении мятежных офицеров. Всех наказать не было возможности, поэтому ограничились только теми, кто дежурил около Тучкова и дворцового мостов, направляя офицеров на сходку, и распорядителем, встречавшим их там. Прапорщик Штранден, поручики Семевский и Энгельгардт вновь предстали перед судом. Повинуясь воле августейшего брата, генералфельдцейхмейстер великий князь Михаил Николаевич приказал содержать поручика Энгельгардта на гауптвахте в течение двух недель.

Не так вроде бы и велико наказание, но штраф наложен самим царем, а это значит, что никогда не быть поручику штабс-капитаном, не иметь наград, сколь бы храбр ни был, и не видать повышения жалования, несмотря на радение по службе.

– Плевать! – так Энгельгардт ответил на соболезнования Соколова. – Обожду годик, и ежели государь штраф не смимет, то в отставку уйду. Одно обидно, – Александр рассмеялся, – орденок, Станислава, отняли, а тридцать рублей, что при награждении удерживают, назад не вернули. Скоты!

Этот разговор происходил в новой лаборатории университета, куда Энгельгардт, беспокоясь о прерванных опытах, прибежал сразу после освобождения. После потери публичной либоратории, это оставалось единственное место, где они могли работать. Соколов, до своей отставки, чуть не жил в комнатах, куда было стащено имущество с Галерной, Энгельгардт специально оформился вольнослушателем, чтобы иметь возможность работать. Хотя университет был закрыт, но Соколов, пользуясь своим положением, продолжал посещать лабораторию и проводил туда Энгельгардта. Как повернутся дела после отставки Соколова, они предпочитали не загадывать.

– Ладно, – сказал Энгельгардт, – хватит обо мне. Лучше скажи, ты читал, что Бутлеров-то наш в Шпейере учудил?

– Читал, – ответил Соколов.

– Но каков молодец! Вот уж от кого не ожидал!

– Болтун он, – неохотно сказал Соколов. – Старые гробы новой краской вапит. Жерара не понял и возвращается назад к Берцелиусу. Не верю я ему.

– Ну, брат, – Энгельгардт был озадачен. – Тут положительный закон открыт, а он мне о Берцелиусе толкует! Бутлеров свои формулы не выдумывает, а доказывает строение молекулы, причем доказывает именно по Жерару, используя различия химических свойств.

– А конкретно? – подзадорил Соколов.

– Конкретно – воьми хлористый метилен и соляную кислоту! – Энгельгардт с грохотом поставил перед Соколовым две темных бутыли. – В кислоте водород соединен с хлором, это ты принзнаешь?

– Положим, – сказал Соколов, отдвигая бутыли от края.

– В метилене свойства водорода и хлора совсем не такие, как в хлористом водороде. Значит, между ними прямой связи нет, иначе было бы сходство и в свойствах. Логично? Элементы не связаны друг с другом, но находятся в общей молекуле. Значит связаны с кем? – с угольным атомом! К тому же, свойства хлора и водорода в хлороформе, хлористом метилене и хлорметиле почти идентичны. Или ты скажешь – это гомологический ряд? Нет, просто последовательное замещение при одной структуре.

– Для простых молекул, – тихо сказал Соколов, – можно придумать и не такое. Прежние теории тоже хорошо объясняли простое. Посмотри, с чем работает Бутлеров. Простейшие гомологи, единообразные функции. О них что ни скажи – все ладно будет.

– Ох, Николай! – Энгельгардт сел, обхватив голову руками. – Вот уж действительно, нет пророка в своем отечестве. Кому как не тебе Бутлеровскую теорию принять. Ты же при Бутлерове как бы Иоанн Предтеча.

– Осанну вопиять не привык, – сухо возразил Соколов, – и своих заслуг перед господинов Бутлеровым не вижу.

– А кто глицериновую кислоту открыл и исследовал? Ты же этим исследованием Жерару смертельную критику сделал. Кто показал, что металличность и металептичность водорода относительны и определяются функциями молекулы? Твоя работа – ключ к теории строения. Помнишь, в прошлом году Бутлеров был в Петербурге?

– Я болел тогда и к Зинину не заходил, – вставил Соколов.

– А я был. И знаешь как Николай Николаевич с Александром Михайловичем время проводили? Они над нашим журналом сидели, – Энгельгардт сорвал с полки журнал, – над твоей статьей. В прошлый приезд Зинин Бутлерову на теорию типов указал, а в это на твою критику. У Бутлерова глаз свежий, вот он и сделал выводы, которые ты, как верный ученик Жерара, заметить побоялся. Разные функции – значит и разные структуры!