— Спаси и помилуй меня, Господи...

— Анна, прекрати!

— Спаси и помилуй...

— Прекрати, Анна!

— Не убоись ни мрака ночного, ни стрелы, трепещущей днем, ни чумы, блуждающей во тьме полуночной, ни смерти, встающей в свете полуденном...

Я заорал на нее из-за запертой двери:

— Анна! Немедленно перестань молоть эту ерунду! Немедленно!

В ответ раздался грохот куда более оглушительный, чем в первый раз. Он сотряс пол у меня под ногами и разнесся по всему дому, отозвавшись стуком дверей и скрипом окон. Только на этот раз загрохотало не в спальне.

Сердце у меня бешено застучало. Я помчался по лестнице, светя фонарем во все стороны. Но ничего не увидел.

Я остановился, вцепившись в лестничные перила.

До меня донесся пронзительный режущий звук, сопровождающийся звоном стекла. Я не понимал, откуда он доносится. Затем глухой и равномерный стук из мансарды.

Шум окружал меня теперь со всех сторон. В моей голове грохотало эхо, отовсюду — с крыши, из-под половиц, из стен — грохотало, гремело, взвизгивало, словно весь дом должен был сию минуту обрушиться.

— И не будет содеяно тебе никакого зла, и болезнь обойдет твой дом стороной. Ибо сила ангелов Его над тобой и поможет тебе во всем.

Голос Анны, тихий и спокойный, звучал теперь где-то поблизости.

Серия оглушительных взрывов потрясла дом. Со стены над лестницей сорвались и рухнули на ступени картины. Тяжелая китайская ваза слетела со столика у входа в спальню, миновала всю лестничную площадку и, упав наземь, разбилась на мелкие куски.

Я услышал, как с места стронулась мебель, как полетели посуда, банки, бутылки, как с треском оружейной пальбы лопнули электролампы, столовое серебро загремело на кухне. Я скорчился у перил, зажав уши обеими руками, а гром и грохот все нарастали.

Затем внезапно, словно по мановению волшебной палочки, все разом затихло.

В ушах у меня по-прежнему звенело. Я ждал, что грохот возобновится с минуты на минуту, но ничего не происходило. В доме вновь воцарились тишина и покой. Я слышал только собственное дыхание и стук смятенного сердца.

Анна закончила свою адскую молитву.

Моя рука дрожала, когда, зажав в ней карманный фонарь, я прошел по коридору и начал медленно подниматься в мансарду. Каждый шаг давался мне с великим трудом, и в то же время ничто не могло бы отвлечь меня от моего жуткого маршрута — я понимал, что у меня нет выбора. Стены и потолок были покрыты какой-то влагой, поблескивающей в желтом луче раскачивающегося фонаря. Дверь в мансарду была распахнута настежь, хотя я и оставил ее запертой. Чудовищно пахло росой. Перед тем как войти, я остановился и стер пот, заливающий мне глаза.

Славу Богу, я не слишком опоздал. Лампа все еще горела, хотя свет ее лихорадочно дрожал. Дождь лился сквозь купол, заливая мой стол. Должно быть, одно из верхних окон было открыто... Я принялся водить лучом по полу, вглядываясь в мечущиеся тени, то и дело оглядываясь через плечо, в любое мгновение ожидая увидеть сам не знаю что.

Насколько мне удалось выяснить, ничто здесь не было потревожено. Горящее пламя означало, что кристалл в безопасности. Но не время было доверяться таким приметам: необходимо удостовериться своими глазами. Я встал на колени у сейфа. Фонарь я зажал зубами: мне надо было прочитать числа на табло и нужны были обе руки, чтобы открыть тяжелую дверцу. Да, слава Богу, он на месте — лежит в глубине верхней полки. Я достал кристалл и, вынув из кожаного мешка, поднес к свету. С ним все было в порядке. Я спрятал его, быстро закрыл дверцу, набрал комбинацию и запер сейф.

Теперь пора было отдышаться. Сидя на корточках, я положил фонарь на пол и вытер лицо рукавом куртки. Затем, стиснув обеими руками шею и глубоко дыша, попытался восстановить дыхание. В процессе этого я краем глаза заметил что-то, торчащее из бака. Что-то, что не должно было там находиться... Не понимаю, как я мог не заметить его раньше, он поблескивал в луче фонаря — большой двурогий железный полумесяц, еще влажный после дождя.

Значит, я все-таки снял его.

Выходит, проверив флюгер ранее этой же ночью, я не оставил его на месте и не вернулся в постель, а сошел вниз, выключил сигнализацию, а потом вернулся сюда. Именно так я и собирался поступить, только потом раздумал — или мне показалось, что раздумал...

Я вспомнил, как сидел за столом и курил сигарету. Тогда я и обнаружил серебряный амулет в связке ключей. Помню, как я расстегнул его. Но если все так и есть, то где же сейчас этот амулет? И его отвратительное содержимое? Не у меня в связке, не в мусорной корзинке, не на полу — должно быть, все это мне пригрезилось. И разговор с Пенелопой по телефону. Пригрезился тоже. Мираж. Вроде того, как я решил, что Анна сбрила свое золотое руно...

И во всем этом виноват Сомервиль. Это он ухитрился так затрахать мне мозги.

Когда я сейчас спущусь по лестнице, я найду дверь в спальню открытой, а Анну мирно спящей в постели, свернувшись в клубок, — так, словно ровным счетом ничего не случилось.

Я поднялся на ноги и медленно подошел к баку.

Серп флюгера, оказалось, доставал мне до подбородка. Когда стоишь с ним рядом, он куда больше, чем кажется снизу. Слегка пригнувшись, я взвалил его себе на плечо и поднял, держа древко под компасом. Хотя он и сделан из чистого железа, он оказался не слишком тяжелым. Он так хорошо сбалансирован, что нести его нетрудно. Мне не составило труда спустить его по лестнице.