Шрифт:
г) САМООЦЕНКА ПАЦИЕНТА
Амбициозен, эффективен, надежен. Влюбчивый, нежный, но умеющий скрывать свои чувства. С детства ощущал одиночество, преодолел его в нынешнем браке. Ценит уют, полагает, что христианское милосердие надлежит в первую очередь выказывать по отношению к самому себе. Сейчас читает меньше, чем раньше. Верит в Бога, не посещает церковь. Потрясен происшедшим, но твердо намерен докопаться до самых корней. Настаивает на том, что является «человеком крайне заурядным».
д) ВЗАИМООТНОШЕНИЯ ДОКТОРА И ПАЦИЕНТА
1. Как пациент относится к доктору: с готовностью обсуждает свои личные дела, которые, однако, как он убежден, не имеют отношения к тому, что произошло. Откровенно предубежден против мысли, будто психиатр способен помочь ему. Однако горит желанием «раскрыть тайну». Поскольку согласился на второе собеседование, возможно, опасается рецидива, на вероятность которого я по мере сил старался не обращать внимания.
2. Как доктор обращается с пациентом: не педалирует самые актуальные проблемы, чтобы не спугнуть его на этой стадии, особенно после неудачного опыта с Хартман. С превеликой осторожностью, то есть не претендуя слишком на многое и ни в коей мере не выражая критического отношения к его высказываниям, позволил себе только осторожный намек на то, что врач может послужить лакмусовой бумажкой в деле самопознания пациента. Такой подход представляется наиболее надежным. Не обсуждаю с ним терапевтических вопросов и не делаю попыток диагностической интерпретации. На данном этапе счел нецелесообразным упоминать о возможности гипнотерапии, хотя намереваюсь затронуть эту тему на втором собеседовании. Уже сейчас достаточно ясно, что, если отвлечься от возможности долгосрочной терапии, гипноз представляет собой кратчайший путь к решению этого, несомненно, интересного случая.
NB: необходимо спросить у пациента или доктора Хейворта, что именно было написано в записке, оставленной для жены.
е) ВЫВОДЫ
Будут сделаны после повторного обследования.
6
Кровоподтек шел по диагонали, начинаясь под шейными позвонками и заканчиваясь у самого основания грудной клетки, — черно-сине-розовая косая полоса, обрамленная «газонами» выцветшей желтизны. По обе стороны от синяка кожа на груди и животе почти до самого паха была в тонких красных прожилках от бесчисленных мелких кровоизлияний. Я заметил, как Хейворт разинул рот, когда я снял рубашку.
— А как конкретно это произошло?
— Я не знаю... собственно говоря... я даже не замечал этого до сегодняшнего дня.
— Каким, интересно, образом?
— Я не раздевался.
— Вы попали в дорожную аварию? — Он с подозрением посмотрел на меня. — Вас кто-нибудь избил?
— Ничего не помню.
Доктор отложил в сторону стетоскоп.
— Ничего не сломано, ничего не перебито, никаких опухолей. — Его скрюченные старческие пальцы медленно прошлись по моей груди, деловито прокладывая себе дорогу.
— Экстенсивная пурпура, — клянусь вам, я никогда не видел ничего подобного.
— Что значит «пурпура»?
— Кровоизлияние. Кровь, вырвавшаяся из своих обычных каналов и разлившаяся вокруг них. Вам больно, когда я делаю вот так?
Он чуть надавил мне пальцем на живот.
— Только если я рассмеюсь.
Доктор вздохнул:
— Я не могу настаивать, чтобы вы рассказали мне все, Мартин, но если бы вы рассказали, это бы нам помогло.
— Но послушайте, это вообще не имеет никакого отношения к тому, что произошло.
Даже если бы я попытался рассказать, откуда у меня этот синяк, Хейворт ни за что бы мне не поверил. Он человек приземленный, практичный, трезвый и в высшей степени разумный — он бы и слушать не стал дикие россказни о том, как невидимая, но чудовищная тяжесть пригвоздила меня к полу в жалком гостиничном номере на Сорок пятой улице.
— Мне надо выяснить насчет Анны, Билл. Поэтому я к вам и приехал. А вовсе не из-за этого дурацкого синяка. А вы мне ничего не рассказали.
— Вот как? — Он недовольно посмотрел на меня поверх очков. — Что ж, в таком случае прошу прощения.
Он, со своей закинутой назад головой и копной седых волос над большим и грустным лицом, производил едва ли не комическое впечатление. Разумеется, он был крайне встревожен тем, что я учинил. Он знал Анну еще девчушкой, он привык относиться к ней чуть ли не как к собственной дочери. Подозреваю, что он решил, будто я нарочно вытворил такое, чтобы досадить ей.
— С ней все будет в порядке, — мягко заметил он.
— Билл, ради всего святого!
— Она очень тревожилась за вас. Больше, чем из-за собак, во всяком случае поначалу. Когда она нашла в коробке... она решила, будто это какой-то маньяк... Простите, но именно так это и выглядело: как будто в дом вломился какой-то маньяк. И она боялась, что он убьет и вас.