— Чего ради стал бы я так поступать?

— Чтобы понять, как вы, именно вы были изгнаны из рая. О Люцифер, сын утра! Магнус. Мятежник в раю. Единственный истинный рай — тот, который мы потеряли. Когда-то в детстве, возможно когда вы жили на Филиппинах, вы испытывали блаженство, которое вам больше не дано было ощутить.

— Вы пытаетесь меня убедить в том, что я просто выдумал Магмель?

— Думаю, что настало время оценивать подлинное значение ваших «предшествующих существований» — взглянуть на них в свете того, что и привело вас ко мне в первую очередь. В регрессивной терапии, Мартин, нам приходится иметь дело с чрезвычайно деликатной способностью души абстрагироваться от конфликтной ситуации; это, если вам угодно, своего рода психологический механизм, благодаря которому подсознание создает некую фиктивную личность, чтобы пролить определенный свет на темные стороны самого объекта гипноза. В вашем случае истинной целью всего этого было избавиться от чувства вины.

— Но я уже говорил вам, что не испытываю чувства вины из-за того, что убил собак. Теперь уже не испытываю. А эта история вообще все объясняет.

— Вот именно, — Сомервиль улыбнулся.

Я с подозрением посмотрел на него:

— О чем это вы?

— Вы нашли для себя способ объяснить случившееся.

— Вы хотите сказать, что на самом деле вы в это не верите? Вы не верите в то, что я жил раньше? Все это время вы позволяли мне думать... А сами совершенно в это не верили? Господи, да ведь это вы меня во все это втравили. Буквально втравили!

— Нет, Мартин, — мягко возразил Сомервиль. — Вам пришлось постараться самому. И здорово постараться. Я не удерживал вас от этого. И на то у меня была вполне основательная причина. Ваши «прошлые жизни» по крайней мере показали мне структуру вашего заболевания. И к тому же мне кажется, что это имело прекрасный терапевтический эффект...

— Чушь собачья! А как насчет Библии Принта Бегли? Или вы думаете, что я и ее из пальца высосал?

— Я не верю в переселение душ, Мартин. И никогда не говорил вам, что верю. Обычно я сообщаю об этом своим пациентам на самом раннем этапе, но в вашем случае такая оговорка оказалась бы контрпродуктивной. Я считаю регрессии, включающие в себя «прошлые жизни», не чем иным, как драматическими фантазиями, порожденными подсознанием. Специальный термин, обозначающий это явление, — криптомнезия.

— Но у меня есть доказательство, не так ли? Библия Принта! А как насчет этого, умник вы хренов?

Сомервиль поднял руки, как бы капитулируя передо мной. Проделал он это, однако же, крайне насмешливо.

— Вы продемонстрировали мне Библию, которую, по вашим словам, обнаружили под полом в хижине где-то в Кентукки. Мне надлежало поверить вам на слово.

— Вы забываете о том, что у меня есть свидетель! — Эти слова вырвались у меня вопреки собственной воле.

— Правда!

Я подумал о Заке Скальфе. О кости, вонзившейся ему в горло. О Заке Скальфе, который лежит сейчас мертвый под соснами.

— Совершенно верно, свидетель.

С невероятным трудом я сдерживал бушующую во мне ярость.

— Я вам не верю, — спокойно ответил Сомервиль.

— Полагаю, что если бы я рассказал вам кое о чем, что, как вы думаете, больше не имеет для меня ни малейшего значения, вы сказали бы, что это еще один симптом моего «заболевания». Но это ваша проблема, Сомервиль, а не моя. Ну а теперь, когда я во всем разобрался, мне уже не потребуется ваша помощь. Больше никогда не потребуется.

— Что ж, прекрасно, если вы убеждены, что поступаете правильно, — он проворно вскочил с места и быстрым движением руки привел в действие механизм одной из штор. Она моментально взвилась до самого потолка, заливая все помещение дневным светом. — На случай, если вы передумаете, вам известно, где меня всегда можно найти.

Он протянул мне руку и улыбнулся, его глаза помаргивали, привыкая к внезапно яркому дневному свету. Я медленно встал, еще не вполне оправившись от стремительности и легкости, с которыми вдруг оборвалась наша связь. Слишком уж легко он отпускал меня.

— Если вы не против, я бы прихватил их, — сказал я, указывая на четыре кассеты с историей Магмеля.

— Ах вот как! — Сомервиль убрал протянутую руку и потер ею подбородок. Широкий рукав халата откинулся, обнажив безволосую руку с печеночного цвета возрастными пятнами и крапинками. — Мне бы хотелось еще немного поколдовать над ними. Может быть, когда я изучу их потщательнее... Это ведь и впрямь весьма примечательная регрессия.

— Но мне они нужны сейчас, — непреклонно произнес я. Он постоял, продолжая оглаживать подбородок, а затем начал медленно двигаться мне навстречу и вновь вытянул руку, однако уже не ладонью, а тыльной стороной вверх.

— Мне кажется, лучше оставить кассеты здесь. Тут они по крайней мере в безопасности, — улыбка его стала более чем напряженной.

— Но они нужны мне. Мне надо проследить мой путь к самым истокам. Эти кассеты — моя единственная зацепка. Пожалуйста. Я изготовлю для вас копии.

— К истокам, Мартин?

— Да пошли вы!

Сомервиль вздохнул.

— И все же вам куда лучше было бы последовать моим советам, Мартин. Вам за последнее время многое пришлось пережить. Когда вы почувствуете себя лучше — спокойнее, расслабленнее, заходите ко мне, и мы обо всем потолкуем. Но, Мартин, вам необходимо немного остыть.