Но в последний миг Акимов сдержался. "Успею еще рассказать. Не приведи господь, если в тайге придется до весны задержаться", — подумал он.

— Уж так случилось, Федот Федотыч, — сказал Акимов, — рисковал. Не будь погони, может быть, пробился бы.

— Уж это так. Без риска в буран во двор не выйдешь, а если край как надо, то и в тайгу полезешь, — с пониманием отозвался Федот Федотович.

После ужина Акимов набросил на плечи полушубок, вышел "на волю". Мороз в ночь вроде смягчился. Небо покрылось тучками, и звезцы перемигивались только в самой вышине небосвода. Ветер посвистывал между макушек деревьев, но здесь, на земле, было тихо, и согнутые снегом ветки оставались неподвижными.

Азимов смотрел на небо, прислушивался, думал:

"Какое же сегодня число? Кажется, двадцатое ноября.

А день? Пятница. Нет, четверг. А может быть, уже суббота… Если б все произошло удачно, ходил бы я теперь по улицам Стокгольма… Хорошо, если Прохоров не оставит дядюшку в одиночестве, хорошо, если тот поправится и сумеет сам постоять за себя… Хорошо, если не затянется мое сидение… Да, хорошо то, что хорошо… Но как бы не сложилось все плохо".

Акимов не слышал, как подошел к нему Федот Федотович. Старик несколько минут стоял неподалеку от него, попыхивая трубкой.

— Снег собирается, — поглядывая на небо, сказал старик.

Акимов вздрогнул — таким неожиданным был голос Федота Федотовича.

— Сегодня четверг или пятница? — спросил Акимов.

— Ты чо, паря! С счету, что ль, сбился? Пятница доходит. Завтра суббота. Придем на место, баню топить будем. С устатку хорошо попариться.

— А снега не видно, Федот Федотыч. — Акимов втянул в себя холодный воздух.

— К утру навалит пол-аршина. След наш прикроет. — Старик засмеялся. Уж как, поди, урядник мечется туда-сюда, носом водит, глазом зыркает… Пойдем, паря, спать. Никто нас тут не тронет.

Акимов зевнул, потянулся до хруста в костях.

— Да-а, поспать не мешает. Спал это время так себе: один глаз закрыт, другой смотрит, в одном ухе покой, другое полет пушинки слышит…

— Маета! — Федот Федотович тоже зевнул.

Они вернулись в избушку. Бока печки пылали жаром. Стало уже душновато. Федот Федотович поколдовал возле печки, потом вытащил в стене круглую затычку.

В отдушину потянуло свежинкой. Акимов раскинул полушубок, подбил сено к стене, под голову, лег.

Федот Федотович примостился с краю и уснул быстро, едва уложив голову на пахучее сено. Акимов хотел спать смертельно, но уснуть сразу не мог. Прислушивался. Постреливали в печке дрова, постукивал о крышу землянки сучок. По-видимому, ветер крепчал.

В полудреме Акимову вспоминались то Катя Ксеиофонтова, то дядюшка Венедикт Петрович, то обрывки каких-то споров на собрании большевиков Нарыма, с которого он ушел прямо в лодку. Наконец он уснул.

Когда Акимов открыл глаза, то увидел Федота Федотовича. Стараясь не греметь котелком, старик готовил завтрак.

— Доброе утро, Федот Федотыч! — вскакивая с нар, сказал Акимов.

— Здорово, паря! Ну как спал-почивал на новом месте?

— Крепко.

— А снег валит, как дым из трубы. Ни зги не видно. Теперь раньше обеда не остановится.

— Пережидать будем?

— Почаевничаем и пойдем.

— Схожу снегом умоюсь.

Акимов завернул рукава верхницы, шагнул в белое месиво, кружившееся со свистом и воем. Он вернулся запушенный снежной порошей, с мокрыми руками и мокрым лицом.

— О, замечательно как! О, хорошо как! — рокотал Акимов, чувствуя прилив сил и бодрости.

Федот Федотович пододвинул кружку с горячим чаем.

— Грейся, паря Гаврюха.

Они принялись за еду. И снова, как вчера, их трапезе не хватало задушевного разговора. Они посматривали друг на друга, и каждый думал о своем. "Знает ли Гаврюха, кто укрыл его? Знает ли он, кто послал меня с ним в тайгу? По-первости робостно ему было. Боялся, поди, что приведу его к черту в лапы. Чудак! Эти дьяволы с шашками в ножнах сроду мне поперек горла были".

Почти об этом же думал и Акимов. "Знает ли старик о девушке, которая укрыла меня? Интересно бы узнать, кто она. Может быть, его дочь? А знает ли он того, кто здесь, в Парабели, поддерживает связь с Нарымским комитетом? Кто он, этот человек? А может быть, сам старик, хотя он, кажется, малограмотен, а лаписка с инструкцией мне написана образованным человеком".

Однако начать разговор и попытаться выяснить волновавшие их вопросы они не рисковали. Федот Федотович помнил наказ зятя: "Не вяжись к человеку с расспросами". Акимов же за четыре года подпольной работы усвоил святое правило: "Конспирация — мать успеха.

Не торопись доверяться. Доверяясь, помни о безопасности товарищей".

Все же сидеть напротив друг друга и молчать было неудобно. Акимов расспрашивал старика о том, о сем, а главным образом о тайге.

— Тут, паря, лесов столько, что хоть сто лет живи, а всех мест не обойдешь, — с охотой рассказывал Федот Федотович. — И озер многое множество: есть глубокие — дна не достанешь, темные водой, а есть светлые, родниковые. Леса тут тоже разные. Вчера шли больше березниками да ельниками, а сегодня в чистый лес ступим: сосняк, кедрач, и такой кедрач, что душа у тебя возрадуется. Дерево к дереву.