Мне этот совет не пришелся по душе. Я хотел сначала повидаться с мистером Томасом. Высокий оклад говорил о том, что возьмут на эту должность человека исключительных способностей, а таковым я себя не считал. С моей точки зрения, я был неплохим бухгалтером, но слабым администратором. Мне не хотелось бросать работу без твердой уверенности, что я смогу получить другую.

Выслушав мои доводы, мистер Перкс заколебался, - но неожиданно тут же принял решение.

– Я сейчас позвоню Томасу, - сказал он, - и устрою так, что ты сможешь повидать его еще сегодня вечером.

Реджинальд Томас жил в Айвенго. Я порядком устал, пока добрался до его дома - большого кирпичного особняка с крытой галереей вокруг, у ворот которого стояла дорогая машина. Я шел пешком от вокзала и решил передохнуть немного. Прислонившись к калитке, я рассматривал сад, - подстриженный, ухоженный и начисто лишенный души. Опавшие листья не украшали его дорожек, стебли травы не склонялись над ними, батальоны цветов выстроились как на смотру, за рядом ряд. Я двинулся вдоль аллеи, ведущей к дому, под воображаемый звук литавр.

Когда я очутился в библиотеке, куда меня привела седоволосая женщина, мистер Реджинальд Томас встретил меня словами:

– А? Проходите, пожалуйста!

Это был уже пожилой человек, он рассматривал ярлычок, снятый с бутылки с лекарством, стоявшей перед ним.

Множество таких флакончиков скопилось на полке, висевшей над столом.

– Садитесь, - сказал мистер Томас.
– Я как раз читаю, что это за микстура. Извините.
– Он поправил очки и продолжал читать.
– Да, - произнес он наконец.
– По-видимому, это то, что мне нужно. У меня - больные легкие, пояснил он.

Я не мог придумать приличествующей случаю фразы и продолжал молчать.

– Вы - друг Лайонела, не так ли? Он вас хвалит. Он покашлял в платочек:

– Вот уже три месяца, как меня мучает этот проклятый кашель.

Затем мистер Томас несколько раз поднял и опустил правую руку.

– У меня болит правое плечо, и я уверен, что нашел причину. Когда я вожу машину, окно всегда открыто и меня продувает. Правое плечо подвергается охлаждению, тогда как левое остается в тепле. В результате происходит прилив крови. Лайонел говорит, что вы недовольны своей работой. Это верно?

– Не совсем так, - возразил я.
– Я был доволен своей работой, но лишь потому, что ничего лучшего не представлялось. Точнее говоря, я доволен ею до известной степени, но хотел бы добиться для себя чего-то лучшего.

– Разумеется, разумеется, - воскликнул мистер Томас.
– Очень здравая мысль. Делает вам честь. Вне всякого сомнения.

Он снова стал рассматривать вереницу бутылочек с лекарствами и неожиданно обратился ко мне:

– А вы страдаете какой-нибудь болезнью?

– Нет, - ответил я, но затем добавил, поняв, что именно его интересует.
– В детстве я болел детским параличом. Вот почему я хожу на костылях.

– Очень жаль... Но как бы то ни было... Один мой друг тоже болел этим. Он женат. Чудесная жена. Посвятила ему свою жизнь. Замечательная женщина, право. Она часто здесь бывает. И всегда у нее довольный вид, всегда улыбается... Изумительно.

Он выпрямился и заговорил уже совсем иным тоном.

– Видите ли, что касается меня, я за то, чтобы вы получили эту должность. Но вам надо повидаться с моим компаньоном. Зовут его Фулшэм, Фред Фулшэм, он заправляет всеми делами. Я вынужден думать о своем здоровье - и не очень-то занимаюсь фабрикой. Вам надо с ним встретиться. Теперь давайте подумаем. Когда вы смогли бы у него побывать? Скажем, завтра вечером. Это вам удобно?

– Вполне, - сказал я.

– Ну и отлично. Завтра я ему позвоню. Когда будете у него, передайте, что я лично за то, чтобы вы получили эту должность. Погодите. Это я ему скажу сам по телефону. Вы просто побывайте у него. Ровно в восемь. Он живет здесь, в Айвенго. Давайте я запишу вам его адрес.

Я вышел из дома мистера Томаса уверенный в успехе, и эта уверенность не оставляла меня и на следующее утро, когда я, сидя за конторкой, ждал появления мистера Перкса, чтобы поделиться с ним новостями. А он заперся с мистером Бодстерном и просидел у него почти все утро. Когда он вышел от Бодстерна, я разговаривал по телефону и его не заметил. Меня удивило, почему он не остановился, чтобы осведомиться о моих успехах, но я подумал, что какое-то важное дело потребовало его присутствия на фабрике.

Зазвонил внутренний телефон, и секретарша мистера Бодстерна сухо объявила мне, что мистер Бодстерн хотел бы меня видеть.

Когда я вошел" в кабинет мистера Бодстерна, он сделал вид, что меня не замечает. Он стоял перед высокой конторкой и разглядывал какие-то чертежи. Но я знал, что думает он не о них. Было ясно, что он рассержен, и я пытался угадать причину.

Поглядывая сбоку, как он перебирает листы бумаги, я тоже начал злиться - защитное чувство, с помощью которого я непроизвольно оборонялся от еще неведомых мне обвинений, - в том, что они несправедливы, я был уверен.