Мама поворачивается и уходит. Она очень быстро обижается, но сейчас же забывает, что обиделась или рассердилась. Если бы она была позлопамятней, я не обижал бы ее так часто.

Она копается в кухне. Наконец тихо оповещает:

– Завтрак готов.

Я не встаю.

Мать возится в ванне, потом хлопает входная дверь.

У меня болит голова. Плетусь на кухню. На сковородке остывшая яичница, на блюдце - два пирожных. Две пустые чашки, две вилки.

Я бегу по лестнице, через двор, под арку, на бывшее футбольное поле. Здесь, среди белых пушистых головок кашки, на опрокинутом тазу сидит мама - белье стережет. Она встает мне навстречу, выжидательно смотрит, и глаза у нее на мокром месте. Обнимаю маму.

Хорошо, что она не видит моего лица, я телепатирую ей: "Не сердись на меня, дурака, я же тебя люблю, ты же у меня одна, и я у тебя один, не сердись на меня, родная". Вслух сказать что-нибудь подобное у меня язык не повернется. Особенно "родная". А про себя я повторяю это много раз, и мне кажется, мама принимает мои "сигналы".

Я стаскиваю мокрое белье в таз - в кухне высохнет, и мы, так и не сказав друг другу ни слова, идем домой. Я несу таз. Я ведь так скучал вчера по ней, только сказать ей об этом не умею и не могу, что-то внутри противится.

19

Приближается день рождения отца. Мать начинает за месяц думать о подарке. Подарок будет, разумеется, от меня.

– Может, рубашку?
– советуется она.

– Полно у него этих рубашек.

– А запонки красивые? Мы можем рублей тридцать на подарок выделить.

– Посмотри на себя!
– начинаю кричать, трясясь от злости. Она сидит в зеленом стираном-перестираном платье, у ворота какие-то бусинки пришиты. Поверх вишневая кофта, на локте дырка расползается уже неделю.
– На себя посмотри! Тебе только сорок лет.

На кого ты похожа?! Почему у Капусова мать всегда завитая, в красивом платье?

Мать склоняется над столом все ниже и ниже и молчит. Потом, будто я и не орал:

– Да, так что же ему подарить?

Так проходят наши с ней вечера.

Мать моя, наверно, не очень красивая. Я рассматриваю материны девические фотографии. И тогда она красавицей не была. Какое-то очарование молодости есть. Тоненькая. Даже удивительно, что это моя мать.

Лицо испуганное, беззащитное. Глаза очень, светлые, с очень черным ободочком недлинных ресниц. Таких нельзя обманывать. И как отец не понял этого?

Теперь расплылась, расползлась, живот распустила.

А спина у нее стройная, и походка сохранилась красивая. Посмотреть сзади - девушка идет. И глаза девичьи, как на старых фотографиях. А морщин много и уже полуседая. Чистюля она, все у нее перестирано, поглажено, но уж как оденется - смотреть противно.

Говорит: "Сынок, пойдем со мной в магазин". А мне стыдно: вдруг Капусова встретим, вдруг Тонину. Я сразу начинаю орать: "Мне некогда!" Идет одна. У меня сердце кровью обливается. Бегаю по квартире, жду, когда вернется, хватаюсь мыть посуду, подметать. Не знаю, как и загладить свое свинство.

Возвращается. Она уже и забыла, что я нахамил.

Бросаюсь к ней, забираю сумки. Подлизываюсь полдня.

Жалко мне ее до невероятности. Что же это отец натворил?

Мечусь все время между ужасным раздражением и жалостью. На днях разозлился, не помню уже почему, и ору:

– Выходи замуж!

Она даже присела. Смотрит, смотрит, вот-вот заплачет. А она засмеялась.

– Почему бы тебе не выйти замуж?
– начинаю ее уговаривать.
– Раньше нужно было об этом подумать. А теперь уж и совсем пора. Я взрослый, вырос уже. А?

– За кого же мне замуж выйти?

– Какие-нибудь знакомые мужчины у тебя есть?
– спрашиваю в замешательстве.

Она рукой машет:

– Какие уж там мужчины... Да и поздно мне теперь.

– Ну что ты, - успокаиваю, - люди и в семьдесят лет женятся. Совсем тебе не поздно.

– Мне не по возрасту поздно. Я уже просто не смогу жить с чужим человеком. Мне даже странно подумать - жить с чужим мужчиной. Видишь... тут...

большая разница...

Она путается в словах. Сейчас наверняка заплачет.

Какие все-таки мужчины свиньи! Если бы я был взрослым и не сыном моей матери, я бы на ней женился.

А если бы мне предстоял выбор - жениться на Тонине или на матери?.. Я бы, подлец, все-таки выбрал Тонину.

Не было бы Тонины, тогда обязательно на матери.

Хотя тогда ведь мать была бы мне чужой и мне было бы ее не жалко. Я бы на ней никогда не женился.

Бедная моя мама! Единственная женщина, единственный человек, за которого я по-настоящему болею душой.

Мне кажется, за одного мужчину моя мать все же вышла бы замуж. За моего отца.