С минуту мы тщетно ждали продолжения.

– Что же ты не подобрал все листки? Машине было бы легче, упрекнула меня Лена.
– Чем больше материала, тем проще поддается он расшифровке.

– Откуда было мне знать, что в них есть хоть какой-нибудь смысл? пожал я плечами.
– Когда я посмотрел на квадратики и ромбы, соединенные кривыми линиями, то решил, что это упражнение ополоумевшей машины, изгнанной из линга-центра.

Лена не улыбнулась - она не приняла шутки.

– А вдруг там что-нибудь осталось?
– сказала она.

– Где?
– не понял я.

– На берегу.

– Говорю же тебе - ветер сразу подхватил их...

– А вдруг?
– перебила меня Лена.

Я с сомнением покачал головой.

– Давай попытаем счастья?
– Лена схватила меня за руку, и мы выбежали из зала.

Я прихватил фонарик, и струящаяся тропинка была поэтому для нас явственно различима, хотя протоптали ее только двое.

– Вот... здесь... лежал контейнер, - тяжело дыша, сказал я, указывая на место, ровное, как стол, - киберы сегодня превзошли самих себя.

Не отвечая, Лена подошла к берегу. Стоял прилив, и почти вся песчаная полоса была залита водой. Листков, которые мы искали, не было и в помине.

– Листки тяжелые?
– задумчиво сказала Лена.
– Наверное, тяжелее воды. Может быть, часть их осталась на дне? Раздевайся!
– решительно заключила она.

Черная вода лежала у наших ног.

Я отдал фонарик, чтобы освободить руки, и перешагнул белую каемку прибоя.

Сильный луч следовал за мной по пятам, освещая пятачок каменистого дна. Потревоженные крабы бестолково шныряли во все стороны. Листков нигде не было: наверно, приливные течения унесли их в глубину.

Окончательно продрогнув, я уже совсем решил выходить, но в этот момент упорство искателя было вознаграждено. Отыскалось несколько листков, попавших в расщелину между камнями. Правда, после этого мне ничего не попадалось, несмотря на поиски.

– Н...наверное, в...вода смыла знаки, - сказал я, выйдя на берег и протягивая Лене один листок. Она навела на него луч: угловатые письмена, чем-то напоминающие математические символы, четко выделялись на потемневшей поверхности.

Я сделал несколько кругов, чтобы согреться, а потом пошел проводить Лену - ей надо было дежурить до утра.

Но уйти с линга-центра мне так и не пришлось. Мы до рассвета слушали странную повесть, которую рассказывал дешифратор. Он часто прерывался и надолго умолкал.

Тускло звучал монотонный голос, и перед нами разворачивались загадочные картины чужого бытия, чужой планеты.

Кто скажет, когда и где это происходило?

Хроника ли это подлинных событий?

Или неумеренная и мрачная фантазия какого-нибудь древнего автора?

...Румо медленно отдал команду, и манипулятор послушно переместил его к хранилищу - низкому строению, собранному из листов гофрированного пластика. Румо заглянул в отсек и вздохнул: снова, как вчера, он был заполнен не больше, чем нагреть. Видно, у... (в этом месте дешифратор запнулся, - наверно, подыскивал равнозначное слово в нашем языке), - видно, у белковых снова начался период сезонной хандры. А может, что-нибудь похуже? Значит, опять бесконечная возня с настройкой логических блоков. Надо сказать, опасная возня: если белковый (в этом месте дешифратор снова запнулся), если белковый, неловко повернувшись, случайно заденет землеца - тому не поздоровится.

Будь они прокляты, тупые автоматы.

Нет ничего ужасней однообразия, подумал Румо. Ну, отрегулирует он белковых роботов, а что толку? И завтра и послезавтра, и через месяц, и через десять лет одно и то же. Пшеница, пшеница, пшеница... Как будто нет ничего на свете, кроме пшеницы. Ни моря, ни мегаполиса, ни открытого космоса.

– Мегаполис - что это такое?
– быстрым шепотом спросила у меня Лена, когда дешифратор запнулся.

– Кажется, огромный город. Бесконечный город или что-то вроде этого, - ответил я.

И тут же динамик ожил снова.

Другим землецам хоть бы что - они довольны своей судьбой. Некоторые даже считают, что лучше доли землеца вообще на свете нет! А что, им нельзя отказать в известной логичности. Каждый землец обладает манипулятором - совершенной машиной, которая послушно и умело выполняет все его команды, по требованию хозяина доставит его куда угодно - разумеется, в пределах зоны, даже укачает, если на землеца нападет вдруг бессонница...

А урбаны? Живут в вечной копоти, в грохоте и лязге, говорят, у них там в мегаполисе и дышать-то нечем...

Все это так.

И все-таки Румо мечтал о мегаполисе, скрывая сокровенное даже от самого близкого друга. Он и сам не знал, как зародилась эта мечта. Ведь со дня рождения судьба его была предрешена: весь путь его - от колыбели до смерти - лежал под знаком пшеничного колоса...

Но каждое слово воспитателей, направленное к тому, чтобы лишний раз растолковать, как прекрасна судьба землеца, вызывало у юного Румо неосознанный протест.

Пшеница - штука тонкая. Собирать полный урожай с каждого квадрата, не дать пропасть ни единому зернышку - дело непростое. Ведь созревание каждого квадрата рассчитано чуть ли не по часам. Промедли с одним участком - и дела на соседних полетят к черту. А тут еще имей дело с исполнителями - белковыми роботами, за которыми нужен глаз да глаз.