Шрифт:
– Когда-нибудь женюсь, - сказал он.
– Когда же?
– Не знаю. Не скоро, видно, раз не знаю. Я ведь еще ученик. Пока об этом не задумывался.
Хидэ молчала. Не потому, что ей нечего было сказать. Просто она не могла открыть брату то, о чем кричала ее душа.
– А к тебе многие, наверно, сватаются, - заметил он в свою очередь просто так, без всякого умысла. Хидэ помолчала, потом сказала:
– Все больше мужчины за сорок.
Теперь была его очередь молчать. О чем тут спрашивать? Ему, уроженцу деревни, и так все было ясно. Раз сватаются женихи за сорок, значит, во всех деревнях окрест не осталось ни одного холостяка моложе. Зато полным-полно мужчин на пятом десятке, все еще не обзаведшихся семьями. Это были взрослые мужчины, младшие братья и сестры которых уехали работать в город. Ресаку и сам был одним из них, и не ему было утешать Хидэ, потому что он отказался бы вернуться в деревню, даже будь у него старший брат и вдруг умри. Ему стало трудно дышать.
– Давай завтра походим по городу, - переменил он тему разговора. Куплю тебе что-нибудь. Чего бы ты хотела?
– Что-нибудь из одежды, - охотно сказала Хидэ, и Ресаку вздохнул с облегчением, радуясь ее простодушию.
– Кимоно?
– Нет, европейскую одежду. Но платья не надо. Я их не носила. Блузку или юбку...
Ресаку вспомнил, что Хиде была в коротких, выше колен, брючках, и сказал:
– Я куплю тебе мини-юбку.
– Мини?!
– не то воскликнула, не то выдохнула восторженно Хидэ.
– Ты какой цвет любишь?
– Цвет "китайского фонарика", - сразу же сказала Хидэ.
– Ага! Значит, красная мини-юбка.
Будто не веря ему, Хидэ помолчала немного, потом тихонько уткнулась лбом в его спину. И вскоре послышалось ее сонное дыхание.
VII
Однажды, дней через десять после того, как Хидэ уехала обратно в деревню, Ресаку неожиданно навестил родственник, старик Его из соседней деревни. В тот день Ресаку сидел на пустыре неподалеку от причала и, расстелив на сухой траве циновку, точил тесло. И когда он увидел медленно плетущегося к нему старого Его, ему показалось, что и без того сумрачный день вдруг потускнел.
– Дедушка!
– прошептал он и вскочил на ноги. Старик подошел к нему и бросил вдруг, даже не поздоровавшись:
– Едем в деревню!
Застигнутый врасплох, Ресаку молчал, ничего не понимая.
– Хидэ умерла, - пояснил старик. Ресаку молча глядел на него широко открытыми глазами.
– Повесилась на каштане за домом, - добавил старик.
Ресаку пошевелил губами, но не издал ни звука - слова будто застряли в горле.
– На ней была красная юбка, что ты купил ей, а на шее бусы из ракушек...
Ресаку затряс головой, дрожа как осиновый лист.
– Неправда! Не может быть! Неправда все это!
– Нет, правда, - твердо сказал Его. Ресаку перестал дрожать и ошеломленно уставился на старика.
– В кармане у Хидэ нашли письмо от тебя.
Старик вытащил из кармана штанов для верховой езды сложенное в несколько раз письмо.
Ресаку развернул листок. На нем красной шариковой ручкой было написано несколько строчек. Но рука его так дрожала, что он не разобрал ничего и поднес листок к глазам, будто близорукий. На листке было выведено:
Надела я красную юбку,
Что брат купил мне в подарок,
И пошла по своей деревне...
Никто не попался навстречу,
Никто не взглянул на меня.
Дошла до соседней деревни
И там ни души не осталось,
И в третьей деревне тоже.
Пустынная тишина.
В красной короткой юбке
Шла я по улицам сонным,
И ни один мужчина
Не вышел навстречу мне.
Ресаку растерянно глядел на старика. Тот взял у него письмо и сунул в карман штанов.
– Уж не я ли ее убил?
– прошептал Ресаку. И, вцепившись обеими руками в собачий воротник куртки, тряхнул старика.
– Скажи, дедушка! Это я убил Хидэ?
– Не говори ерунды, - сказал старик спокойным голосом.
– Ты только купил ей красную юбку. А Хидэ надела ее и умерла. Только и всего.
У Ресаку тряслись колени. Он еле держался на ногах, но старик торопил, и он пошел. И тут он услышал сзади шаги. Он остановился и оглянулся. Но мертвая Хидэ никак не могла быть здесь. Это поднялся ветер, и волны с шелестом набегали на причал. А далеко за причалом простиралось сумрачное море. Оно напоминало ему печальный профиль Хидэ у окна в тот день, когда она приезжала в гости.
Пчела
Сима не повезло. В тот день, когда муж должен был вернуться домой после долгой отлучки, пчела ужалила ее в грудь. "Нет чтобы вчера ужалить! подумала она.
– Или на другой день. Тогда пусть бы хоть три или четыре раза тяпнула. А тут на тебе! Теперь уж ничего не поделаешь. Вот ведь беда какая!"
Пчела притаилась на изнанке юката. Утром Сима вывесила его проветриться на сушилке для сжатого риса. А когда потом набросила его на распахнутое нижнее кимоно, почувствовала вдруг резкий укол. Сима стала испуганно хлопать себя по груди - под ноги на шершавый татами что-то упало. Это была пчела. Она лежала брюшком вверх, подергивая длинными лапками.