– Близок конец пути; давай же присядем на траву у реки, а я перескажу то, что желает сообщить тебе Король.

И вот сели путники на траву у полноводной реки, менее чем в двух полетах стрелы от дивного дома, и извлекла дева из-за пазухи свиток, и зачитала его вслух:

– О Копьеносец, в том доме живет женщина, обреченная любить тебя; ежели хочешь ее увидеть, ступай туда по тропе, что сворачивает от реки вон у того дуба, и вскорости доберешься до рощицы лавровых деревьев на краю яблоневого сада, что ныне стоит в цвету; спрячься среди лавров и жди, и увидишь ты, как в сад придут девы, и последней - та, что прекраснее всех прочих. Это и будет никто иная, как назначенная тебе возлюбленная; и узнаешь ты ее вот по какой примете: когда присядет она на траву у лаврового дерева, скажет она своим девушкам: "Принесите мне книгу, в коей запечатлен образ моего возлюбленного, дабы утешилась я созерцанием его, прежде чем закатится солнце и настанет ночь".

Заслышав эти слова, встревожился Халльблит и молвил:

– Что еще за книга такая? Не знаю никакой книги, что легла бы между мною и моей возлюбленной.

– О Копьеносец, - ответствовала дева, - ничего более не могу рассказать тебе, потому как ничего более не ведаю. Но ободрись! Ибо разве знаешь ты больше, чем я, о том, что случилось с твоей возлюбленной с тех пор, как вы с ней расстались? И почему бы помянутой книге не оказаться в числе всего того, что принесла ей судьба? Ступай же с радостью и возвращайся, благословляя нас.

– Верно, ступай, попутчик, - подхватил Морской Орел, - и возвращайся счастливым, дабы повеселиться нам всем вместе. А мы подождем тебя тут.

Халльблит же предчувствовал недоброе, однако промолчал и пошел, куда было сказано, по тропе мимо дуба, а те двое остались на речном берегу, и весьма поразвлеклись, рассуждая о том и о сем (но никоим образом не о Халльблите), за поцелуями да ласками; так что кратким показался им срок ожидания, и вскорости увидели они, как от дуба возвращается Халльблит. Шел он медленно, понурив голову, словно согбенный тяжким горем; так приблизился юноша к ним, и встал, глядя сверху вниз на тех, что разлеглись на благоуханной траве, и не произнес ни слова, и вид у него был столь скорбный и жалостный, и притом столь грозный, что убоялись влюбленные его горя и его гнева и предпочли бы оказаться от него как можно подальше. Долго не смели они задать юноше вопроса; а тем временем солнце опустилось за холмы.

Наконец, трепеща, обратилась дева к Морскому Орлу:

– Заговори с ним, милый друг, или придется мне бежать, ибо страшит меня его молчание.

Молвил Морской Орел:

– Друг и попутчик, что приключилось? Что с тобою? Дозволишь ли нам услышать вести и по возможности помочь беде?

Тут Халльблит бросился ничком на траву и воскликнул:

– Я обманут и проклят; и хожу кругами в лабиринте, из коего нет мне выхода. Я готов поверить, что здесь - земля снов, созданная мне на погибель. Или мир настолько переполнила ложь, что не осталось в нем места, где бы человек прямодушный мог твердо стоять на ногах и идти своим путем?

Отозвался Морской Орел:

– Ты расскажешь нам о том, что произошло, и облегчишь горе души своей, ежели захочешь. А ежели захочешь, так станешь лелеять страдание в сердце своем и никому не скажешь ни слова. Поступай как знаешь; или я не друг тебе?

Откликнулся Халльблит:

– Вам двоим я расскажу о происшедшем, а после ни о чем меня не расспрашивайте. Слушайте. Пошел я туда, куда вы велели, и затаился в лавровых кущах; и вышли в цветущий сад девы, и расположились отдохнуть, и разложили шелковые подушки близ того места, где схоронился я, и встали рядом, словно поджидали еще кого-то. Вскорости явились еще двое дев, а промеж них - одна настолько прекраснее прочих, что сердце мое упало; ибо подумал я, глядя на ее красоту, что это, должно быть, та самая судьбой назначенная возлюбленная, о которой поминали вы, и ло!
– ничем не походила она на мою нареченную невесту, кроме того, разве, что отличалась редкостной красотой. Тем не менее, хотя и ныло у меня сердце, решил я дождаться знака, названного вами. И вот прилегла она на подушки, и увидел я, что грустно лицо ее, а расположилась она так близко, что разглядел я, как на глаза ее навернулись слезы и струятся по щекам; так что всей душой посочувствовал бы я ей, кабы не горевал всей душою о себе самом. Вскорости приподнялась она, и села, и молвила: "О служанка, принеси сюда книгу, в коей запечатлен образ моего возлюбленного, дабы полюбовалась я на него в закатный час, в то самое время, когда углядела его впервые; дабы насытила я душу созерцанием его, покуда не закатилось солнце и не пришла темная ночь". Тогда и впрямь оборвалось у меня сердце, ибо понял я, что это и есть возлюбленная, которую пообещал мне Король, и она - не моя невеста; однако ничего не мог я поделать, кроме как оставаться на месте да наблюдать, а ведь была она такова, что любой мужчина полюбил бы ее безмерно. И вот девушка ушла в дом и вернулась с книгой, оправленной в золото с драгоценными каменьями; и взяла ее красавица, и открыла; а я притаился так близко, что отчетливо различал каждый лист, когда переворачивала она страницы. И обнаружилось в этой книге без числа картин, как, скажем, огнедышащие горы, и укрепленные замки, и корабли на море, но главным образом прекрасные женщины, и королевы, и воины, и короли; все - нарисованные золотом и лазурью, и киноварью, и суриком. Так переворачивала она лист за листом, и, наконец, дошла до того, где был изображен никто иной, как я сам, а напротив меня красовался образ ненаглядной моей возлюбленной, Заложницы из клана Розы, словно наяву, так что сердце мое переполнилось, и с трудом сдержал я рыдания, причинившие мне боль неменьшую, чем удар меча. Вдобавок, весьма устыдился я, когда заговорила красавица, обращаясь к писаному портрету (а я-то затаился в пределах досягаемости ее руки!), и сказала так: "О мой возлюбленный, отчего медлишь ты прийти ко мне? Ибо думалось мне, что нынче вечером ты, наконец, явишься, столь многочисленны и сильны тенета любви, коими оплели мы твои ноги. О приходи хотя бы завтра, самое позднее, ибо что мне делать и чем утолить скорбь сердца моего? Иначе что толку звать отцом Бессмертного Короля, повелителя Сокровища Моря? Зачем сотворили для меня новые чудеса, и принудили Разорителей Побережий служить мне, и наслали лживые сны на крыльях ночи? О да, для чего изобильна и прекрасна земля, и благодатны небеса над нею, если не придешь ты ни нынче ночью, ни завтра, ни день спустя? А ведь я - дочь Бессмертного, для меня дни все умножаются да умножаются в числе, словно крупинки песка, принесенные ветром на берег. А жизнь все прибывает да прибывает, и все страшнее смыкается вокруг одинокой, словно разлегшаяся на золоте гадюка; а золото все множится да множится, покуда не окружит дворец плененной королевы, как недвижное, бесконечное кольцо неизменных лет". Так говорила красавица, пока рыдания не заглушили ее слов, а я сгорал от стыда и бледнел от горя. Незамеченным выбрался я из своего укрытия, только одна дева молвила, что, верно, кролик пробежал у плетня, а другая - что, дескать, дрозд вспорхнул в роще. Так что, видите: предстоит мне с самого начала начинать поиски среди хитросплетений лжи, в коих запутался я, словно в ловушке.

_Глава 14. Халльблит снова говорит с Королем.

Договорив, юноша поднялся на ноги, словно уже собрался в путь; но собеседники его остались на месте, опечаленные и пристыженные, не находя слов для ответа. Ибо Морской Орел сожалел о несчастии друга, и горевал, сочувствуя его горю; что до девы, она-то свято верила, что ведет пригожего Копьеносца прямиком к исполнению его заветного желания. Однако же со временем она заговорила снова и молвила:

– Милые друзья, день минул и грядет ночь; сегодня не след нам останавливаться в том доме, а следующий по пути назад чересчур далеко для усталых путников. Но в лесу неподалеку есть красивая полянка; там разливается ручей, образуя небольшую заводь, где сможем мы выкупаться завтра поутру; полянка эта, поросшая травой и цветами, надежно укрыта от всех ветров, а в суме моей довольно снеди. Давайте же отужинаем и отдохнем там под открытым небом, как оно часто водится у нас в здешней земле, а поутру встанем пораньше и вернемся к опушке леса, где обретается Король, и ты обратишься к нему еще раз, о Копьеносец.

Отвечал Халльблит:

– Веди меня, куда знаешь; только ничто мне не поможет. Я - пленник в земле лжи, и похоже на то, что здесь предстоит жить мне жертвою предательства и умереть несчастным.

– Воздержись, милый друг, от таких слов, - возразила дева, - иначе придется мне бежать от тебя, ибо они меня больно ранят. А теперь пойдем в тот отрадный уголок.

Она взяла юношу за руку и поглядела на него ласково, а Морской Орел зашагал следом, напевая под нос старую песню урожая; и пошли они вместе по тропе через кущи белого боярышника, и дошли до поросшей травою поляны. Там они устроились у края заводи, и поели-попили власть, а тем временем над головами их засияла убывающая луна. Халльблит даже не пытался притвориться, будто всем доволен; а вот Морской Орел и дева вскорости развеселились снова, и беседовали промеж себя, и распевали, словно скворцы по осени, за ласками да поцелуями, как оно водится у влюбленных.

Наконец, эти двое улеглись среди цветов и заснули, сжимая друг друга в объятиях, а Халльблит отошел к зарослям чуть поодаль и прилег, но до утра так не сомкнул глаз, а там дрема и спутанные сны одолели-таки его.

Разбудила его дева: она пробралась через заросли, раздвигая ветви, свежая и разрумянившаяся после купания, и подняла его, говоря:

– Просыпайся, Копьеносец, чтобы порадовались мы солнцу; оно уж высоко в небе, и вся земля смеется в его лучах.

Глаза ее сияли, а ножки переступали с места на место, словно от радости готова она была пуститься в пляс. Халльблит устало поднялся и не улыбнулся ей в ответ, но прошел через чащу к воде, и смыл с себя ночь, и возвратился к тем двоим, что уже любезничали да миловались за завтраком. Садиться рядом он не стал, но стоя съел ломтик хлеба и молвил: