Я заметил, что все в обсерватории как-то конфузятся, что она верующая. Все по очереди, кстати и некстати, ведут с ней антирелигиозную пропаганду. Она всех внимательно слушает, соглашается, а потом говорит что-нибудь неожиданное, вроде: "Конечно, так не могло быть, было как-нибудь иначе, кто может знать, как было?"

По-моему, с ней разговаривать на эту тему - бесполезное дело, но все думают по-другому. А Фома сказал: "Если будут изо дня в день вести антирелигиозную пропаганду, то лет через пятнадцать, пожалуй, убедят ее". Марфенька думает, что и за десять лет можно переубедить, во всяком случае, вызвать сомнения. А это уже полпобеды.

В тот вечер Марфенька несколько раз с недоумением посматривала на нее: чему она радуется? Тогда Христина вышла на крыльцо и весь вечер сидела молча на ступеньках, в темноте (ночи сейчас очень темны).

Со стороны моря надвигались плотные тучи. Каспий тяжело плескался. Как бы не было бури! "Альбатрос" как раз в море. Сегодня с Фомой вышел для океанологических исследований и Мальшет. Мне так захотелось идти с ним в море, что даже сердце защемило.

Мы кончили заниматься аэростатикой, сидели и разговаривали. Марфенька расспрашивала меня о моих творческих планах. Я немножко рассказал, без особой охоты: лучше потом дать прочесть. До сих пор я писал в приключенческом жанре. Я описывал приключения на море и на суше, а по существу решал моральные проблемы. Теперь я буду работать над фантастическим романом, действие которого происходит в двухтысячном году - не в таком-то далеком будущем... К этому времени уже, конечно, наступит на земном шаре коммунизм. Тем, кому это не нравится, можно отвести какую-нибудь часть света, хотя бы Австралию. Пусть там делают себе какой хотят строй.

Марфенька нашла, что целая Австралия - это слишком много, хватит им и острова Пасхи. Поспорив, решили отвести им архипелаг, чтобы не роптали.

Техника будет невообразимо высокой -сплошная автоматика, телемеханика и кибернетика. Между прочим, человек будущего не будет придавать технике такого значения, какое придаем мы в середине XX века. Меня больше интересует, каким тогда будет человек.

Пусть распределение станет по потребности, а труд по способностям, пусть исчезнут деньги, пьянство, войны, тюрьмы, пусть общественный строй будет называться коммунистическим, но если в этом высокоорганизованном обществе еще будут существовать эгоизм, трусость, равнодушие, беспринципность и порожденное ими властолюбие, я не назову это общество коммунистическим. Никогда! Да и не один честный человек не назовет. Вот я и хочу показать, какими станут люди при настоящем коммунистическом обществе.

Марфенька подумала и говорит:

– Есть очень противные мальчишки, маленькие, а уже подлые.- Она привела несколько случаев из школьной жизни.- Ты думаешь, они исправятся за сорок лет?

– Конечно,- сказал я,- непременно. Самые безнадежные могут ехать на архипелаг. На выборные должности будут выдвигаться самые скромные, благородные, самоотверженные и добрые. А всяких честолюбцев, жадных до благ и власти, не будут никуда выбирать. Пусть себе остаются на самых низших должностях.

– Разве при коммунизме будут "низшие" должности?- усомнилась Марфенька.- Черную работу будут делать роботы.

– Правильно. Вот мы и поставим бюрократа властвовать над роботами, но не над живыми людьми.

– А тема твоего фантастического романа?

– Решение проблемы Каспия. Исполняется мечта Филиппа Мальшета: человек сам регулирует уровень Каспия.

Марфенька так расстроилась, что даже побледнела.

– Неужели ты думаешь, что раньше двухтысячного года...

– По-моему, нет.

– Ты хоть не говори этого Мальшету!

– Что я, одурел? Конечно, не скажу.

– И Лизе не надо говорить.

Мы долго обсуждали, какими будут люди двухтысячного года. И какие тогда могут быть конфликты.

Когда я уходил, Марфенька пошла меня проводить. Мы всегда провожали друг друга, хотя жили в одном доме. Мы подолгу ходили у моря: весьма полезно перед сном.

– А на какую планету у тебя летят? - поинтересовалась Марфенька.

– Ни на какую.

Марфенька с недоумением покачала головой и взяла меня под руку.

– Во всех произведениях о будущем всегда летят в космос.

Мы шли под руку по берегу, ветер трепал на Марфеньке платье и волосы. Рука у нее нежная, крепкая и горячая. Темь была кромешная, мы шли, как слепые. Было удивительно хорошо!

– Яша...- начала Марфенька. Лицо ее чуть белелось в темноте.- Яша, ты никогда не целовал женщине руку?

Я долго вспоминал - оказывается, нет.,Лизу я обычно целую в щеку. Учительниц совсем не целовал.

– Ты это считаешь унизительным? - спросила Марфенька.

– Нисколько!

Я понял, что ей хочется, чтоб я поцеловал ей руку. Я поцеловал обе, сначала одну, потом другую, как средневековый рыцарь своей даме.

– Ты все-таки очень странный! - вздохнула Марфенька, и мы пошли домой.

Глава четвертая

АКАДЕМИК ОЛЕНЕВ

В конце августа приехал академик Оленев, его сопровождал, "как адъютант" (по выражению Яши), лаборант Глеб Павлович Львов. Сначала пришла телеграмма, и все готовились к встрече: мыли, скребли, спешно оформляли наблюдения.