Полковник Сергеевский пишет по этому поводу: "Все три главнокомандующих (генералы Эверт, Куропаткин и Брусилов) протестовали против плана Алексеева, хотя и в разном смысле. Первые двое не считали возможным наступать (они не могли решиться на это и за все время Русско-японской войны). Генерал Брусилов, только что назначенный главнокомандующим войсками Юго-Западного фронта, пламенно настаивал, чтобы и его фронт участвовал в общих усилиях в намеченном генеральном сражении. Государь утвердил план Алексеева, но и предложение генерала Брусилова принял(выделено мной - П.М.), однако, с оговоркой, что фронт его никаких добавочных сил, артиллерийских запасов не получит. Действия Юго-Западного фронта, таким образом, должны были быть только демонстративными - для отвлечения внимания и, может быть, и сил противника на юг, и начаться они должны были на две недели раньше нанесения главного удара".

Сергеевский ясно показывает, что Брусилов был не согласен с планом Алексеева, и что именно Государь, в конечном счете, утвердил как общий план Алексеева, так и частный план Брусилова. Из слов другого генерала Головина также видно, что генерал Алексеев был не согласен с планом Брусилова. "Генерал Алексеев настаивает на том, что главный удар должен быть произведен на нашем Западном фронте"{295}. Таким образом, окончательное утверждение плана Брусилова, тем не менее, принадлежало Николаю II. Результатом совещания была царская директива, доведенная до командования Алексеевым: "Государь Император, утвердив 11-го апреля журнал совещания, состоявшегося 1 апреля под личным председательством Его Величества, повелел: 1) Общая цель предстоящих действий наших армий - переход в наступление и атака германо-австрийских войск. 2) Главный удар будут наносить армии Западного фронта. Армии Северного и Юго-Западного оказывают содействие, нанося удары с надлежащей энергией и настойчивостью".{296}

Конечно, из этого не следует, что Николай II сделал это только на основе своего личного мнения. Безусловно, он долго и обстоятельно обсуждал накануне этот план с генералом Алексеевым. План Брусилова был рискованным, но в то же время имел свои несомненные преимущества и мог способствовать общему успеху. Поэтому ему и была предоставлена возможность его привести в жизнь. Ни Деникину, ни Брусилову, ни многочисленным историкам не приходит в голову, что, будучи самодержавным монархом, обладавшим неограниченной властью, и Верховным Главнокомандующим всеми вооруженными силами империи, Царь, если бы хотел создать о себе мнение "великого полководца", мог бы все то, что говорил и считал генерал Алексеев, говорить от своего имени. Тогда бы в воспоминаниях генералов мы бы читали: "Алексеев молчал, а все обсуждал и утверждал Царь". Но Николай II не искал чужой славы и дешевой популярности. Он давал говорить генералу Алексееву, который был военным специалистом и, который, по мнению Государя, имел большее право высказываться по стратегическим вопросам, чем он. "Внешность обманчива, писал Мелыунов, - высказываться на совещаниях Царю отчасти мешала его застенчивость ("проклятая застенчивость" - писал он жене), и, по существу, впечатления Брусилова в корне противоречат тому, что сам Царь говорил в личных письмах - здесь он называл свою работу с Алексеевым "захватывающе интересной""{297}.

Тем не менее, мнение Императора Николая II, как Верховного Главнокомандующего, было решающим. Интересно, что и в данном случае генерал Н.И. Иванов, категорически не согласный с планом Брусилова, пошел с просьбой его отменить не к Алексееву, а к Николаю II. "К Государю подошел генерал-адъютант Иванов и со слезами стал умолять Его Величество отменить только что вынесенное постановление и не отдавать войск, которыми он командовал с начала войны, на убой генералу Брусилову" (Сергеевский); "Генерал Иванов после окончания совета пошел к Государю и со слезами на глазах умолял его не допустить Брусилова, так как войска переутомлены и все кончится катастрофой. Царь отказался менять планы" (Деникин).

Теперь два слова о самом наступлении. Как мы видели ранее, сам Брусилов в большие победы не верил, роль его фронта была второстепенной, отвлекающей. Он должен был, начав свое наступление раньше общего, убедить противника, что главное направление удара будет у русских на юге, и, отвлекая его внимание и силы от действительного направления главного удара, обеспечить успешное проведение последнего. Брусилов отвел главную роль 8-й армии генерала A.M. Каледина. Каледин должен был наступать на направлении Луцк-Ковель. Остальным командующим армиями Брусилов предоставил свободу принятия решения в направлении удара их войск. Получалось распыление сил, отсутствие "кулака". С одной стороны, это было опасно, с другой, Брусилов был абсолютно прав, так как создание "кулака" сразу выдавало противнику предстоящее наступление. "В результате этой несогласованности, - пишет К.А. Залесский, - фронт по планам осуществлял прорыв в 4 разных местах"{298}. Как пишет сам Брусилов: "Этот способ действия имел, очевидно, свою обратную сторону, заключавшуюся в том, что на месте главного удара я не мог сосредоточить того количества войск и артиллерии, которое там было бы, если бы вместо многочисленных ударных групп у меня была бы только одна"{299}.

Генерал Каледин, только что принявший 8-ю армию от генерала Брусилова, вопреки воле последнего, видевшего на его месте генерала Клембовского, сказал Брусилову, что из-за распыленности сил сомневается в успехе. "Каледин мне доложил, - пишет Брусилов, - что едва ли егр главный удар приведет к желаемым результатам, тем более что на Луцком направлении неприятель в особенности основательно укрепился. На это я ему ответил, что 8-ю армию я только что ему сдал, неприятельский фронт там знаю лучше него и что я выбрал для главного удара именно это направление [...] Если же генерал Каледин все-таки не надеется на успех, то я, хотя и скрепя сердце, перенесу главный удар южнее, передав его Сахарову на львовском направлении. Каледин сконфузился - очевидно, отказываться от главной роли в этом наступлении он не желал"{300}. К слову сказать, генерал Каледин оказался впоследствии прав: его войскам не хватило сил на достижение стратегического успеха и развития своей победы. 21 мая генерал Алексеев предупреждал Брусилова о том же, предлагая ему отложить атаку на несколько дней, сказав, что это мнение Государя. На это Брусилов ответил начальнику штаба: "Менять свой план атаки я наотрез отказываюсь, и в таком случае - прошу меня сменить. Алексеев мне ответил, что Верховный уже лег спать, и будить его ему неудобно и он просит меня подождать. Я настолько разозлился, что резко ответил: "Сон Верховного меня не касается, и больше думать мне не о чем. Прошу сейчас дать ответа". На это генерал Алексеев сказал: "Ну, Бог с вами, делайте, как знаете, а я о нашем разговоре доложу Государю Императору завтра"". Конечно, Царь был тут не причем, а это была система Ставки с Алексеевым во главе - делать шаг вперед, а потом сейчас же шаг назад.

22 мая 1916 года части 8й армии генерала Каледина перешли в решительное наступление и добились колоссального успеха. Этот успех был неожиданным для самого Брусилова и у него не было достаточно сил, чтобы его развить. Получив подкрепление, Брусилов произвел перегруппировку, направив главный удар на Ковель. В то же самое время генерал Эверт в указанный ему срок никакого наступления не произвел, откладывая его четыре раза, а затем нанес удар не на Виленском направлении, а на Барановичи. В результате противник перебросил крупные силы, и наступление было приостановлено. Ставка перенесла на Юго-Западный фронт направление главного удара, но было уже поздно. Начались тяжелые и кровопролитные бои. Брусилов постоянно пытался развить наступление на Ковельском направлении, что каждый раз приводило к неудачам.

18 августа он начал второе наступление, которое продолжалось до ноября месяца, но ничего, кроме больших потерь, уже не принесло. Накануне этого наступления Николай II писал императрице: "Завтра начинается наше второе наступление вдоль всего Брусиловского фронта. Гвардия продвигается к Ковелю! Да поможет Господь нашим храбрым войскам! Я невольно нервничаю перед решительным моментом, но после начала меня охватывает глубокое спокойствие и страшное нетерпение как можно скорее узнать новости"{301}. Ставка пыталась в очередной раз указать Брусилову на необходимость смены направления удара с Ковельского в Лесистые Карпаты, но Брусилов, "не считаясь ни с потерями, ни со складывающейся обстановкой, всякий раз принимал решение наступать на Ковель"{302}. "Немцы подвозят к Ковелю все больше и больше снарядов, - писал Николай II императрице, - и больше войск, как я, впрочем, и ожидал, и теперь там происходят кровопролитнейшие бои. Все наличные войска посылаются Брусилову, чтобы дать ему как можно больше подкреплений. Опять начинает давать себе чувствовать этот проклятый вопрос о снарядах для тяжелой артиллерии. Пришлось отправить туда все запасы Эверта и Куропаткина"{303}.