Когда обстановка требовала стратегического отступления с целью сохранения войск, великий князь придерживался губительной тактики "Ни шагу назад!"; когда же эта обстановка требовала остановиться и закрепиться на позициях, великий князь беспорядочно отступал, уничтожая имущества и посевы своего населения. Крайне негативно сказывалась на успехе боевых действий постоянная оглядка главнокомандующего на западных союзников. Идя на поводу у командования союзных войск, великий князь не сумел воспользоваться сложившейся благоприятной обстановкой на фронтах, особенно на Юго-Западном, и упустил возможность добиться решительного успеха над Австро-Венгрией уже в 1914 году.

Как писал полковник Генерального Штаба П.Н. Богданович: "В лице великого князя Николая Николаевича главнокомандующий союзными армиями заслонил собою русского главнокомандующего"{58}.

В своих воспоминаниях Э.Н. Гиацинтов, бывший во время Мировой войны офицером русской армии, писал: "Главнокомандующим был великий князь Николай Николаевич, который, как я считаю, был более французом, чем русским, потому что он мог пожертвовать русскими войсками совершенно свободн только с той целью, чтобы помочь французам и англичанам"{59}.

Ту же мысль мы встречаем и у генерала Н.Н. Головина "Верховный Главнокомандующий Великий Князь Николай Николаевич со свойственным ему рыцарством решает стратегические задачи, выпадающие на русский фронт не с узкой точки зрения национальной выгоды, а с широкой общесоюзнической точки зрения. Но эта жертвенность стоит России очень дорого"{60}.

Генерал Спиридович крайне негативно отзывался о военных способностях великого князя: "Николай Николаевич, - писал он, - величина декоративная, а не деловая"{61}.

Того же мнения придерживался командир 3-го корпуса генерал Н.А. Епанчин: "Во время Мировой войны во главе славного русского воинства стоял не великий Суворов, а ничтожный Великий Князь Николай Николаевич"{62}. "При такой чудовищной войне нашли кому поручить судьбу русских воинов!" - писал о своем родственнике великий князь Николай Михайлович{63}.

Отсутствие больших военных талантов сочеталось в великом князе с взбалмошной и крайне самоуверенной натурой "К великому князю Николаю Николаевичу, - вспоминал Гиацинтов, - я всегда чувствовал большую антипатию. Очень высокого роста, носящий всегда форму Лейб-Гвардии Гусарского Его Величества полка с большим плюмажем на меховой шапке, он был необыкновенно груб, резок и очень строг. Он был большой интриган"{64}.

Большой почитатель великого князя священник Георгии Шавельский писал: "При внимательном же наблюдении за нельзя было не заметить, что его решительность пропадала там, где ему начинала угрожать серьезная опасность. Это сказывалось и в мелочах, и в крупном: великий князь до крайности оберегал свои покой и здоровье; на автомобиле он не делал более 25 верст в час, опасаясь несчастья; он ни разу не выехал на фронт дальше ставок Главнокомандующих, боясь шальной пули; он ни за что не принял бы участия ни в каком перевороте или противодействии, если бы это предприятие угрожало бы его жизни и не имело абсолютных шансов на успех; при больших несчастьях он или впадал в панику, или бросался плыть по течению, как это не раз случалось во время войны или в начале революции"{65}.

Об этом же пишет враждебно настроенный по отношению к Царю французский историк М. Ферро: "Репутация великого князя была, безусловно, несколько завышена. Близкие ему люди вспоминали, как он под предлогом того, что является крупной мишенью, проявлял осторожность и держался подальше от фронта. Николай II был значительно храбрее. В хронике, снятой англичанами, есть кадры, где Царь навещает раненых солдат на передовой. Он возвращается туда снова и снова, словно хочет принести себя в жертву, но ни одна пуля, даже самая шальная, его ни разу не задела"{66}.

Великому князю было свойственно бояться ответственности. Он всегда искал виноватых за собственные ошибки. Так было в деле Мясоедова, когда по его приказу был казнен, обвиненный в шпионаже, человек, которого даже военно-полевой суд отказался признать виновным. Так было и в деле по обвинению в шпионаже военного министра Сухомлинова. Поддерживая обвинения в адрес этих лиц, великий князь тем самым как бы указывал обществу и армии "истинных" виновников того, что русские войска под его началом проигрывают войну. С.П. Мельгунов верно писал: "Можно считать неоспоримо доказанной не только невиновность самого Мясоедова, но и то, что он пал жертвой искупления вины других. На нем, в значительной мере, отыгрывались, и, прежде всего, отыгрывалась Ставка"{67}.

Упустив возможность решающих успехов над Австро-Венгрией в 1914 году, великий князь и возглавляемая им Ставка, не считаясь со сложившейся военной обстановкой и доходившими до них разведданными о готовящемся крупном наступлении противника, продолжали планировать глубокие удары вглубь Германии. Между тем, Император Николай II предлагал совершенно иной план развития военных действий. Этот план предполагал нанести в 1915 году решающий удар по Австро-Венгрии и Турции, проведя одновременно десантную морскую операцию с целью захвата черноморских проливов. Глядя из сегодняшнего дня, можно с уверенностью сказать, что если бы к этому плану прислушалось руководство Ставки, ход войны мог бы быть совершенно иным.