Серафим взял журнал и стал объяснять. "Что же тут непонятного? До образования магнитного поля,-- ты знаешь, что такое магнитное поле?
– - ну вот, до его образования существует так называемое поле электрическое. Его силовые линии расположены в плоскостях, которые проходят через вибратор. Заметь, что, по учению Фарадея, магнитная линия представляется замкнутым кольцом. Между тем как электрическая всегда разомкнута,-- дай мне карандаш,-- впрочем, у меня есть,-спасибо, спасибо, у меня есть".

Он долго объяснял, чертил что-то, и Лев смиренно кивал. О Юнге, о Максвелле, о Герце. Прямо доклад. Потом он попросил стакан воды.

– - А мне, знаешь, пора,-- сказал он, облизываясь и ставя стакан обратно на стол.-- Пора.-- Он вынул откуда-то из живота толстые часы.-- Да, пора.

– - Что ты, посиди еще,-- пробормотал Лев, но Серафим покачал головой и встал, оттягивая книзу жилет. Его взгляд снова уставился на олеографию: женщина в красном и черный пудель.

– - Ты не помнишь, как его звали?-- сказал он, впервые за весь вечер непритворно улыбнувшись.

– - Кого?
– - спросил Лев.

– - Помнишь,-- Тихотский приходил к нам на дачу с пуделем. Как звали пуделя?

– - Позволь,-- сказал Лев.-- Позволь. Да, действительно... Я сейчас вспомню.

– - Черный такой,-- сказал Серафим.-- Очень похож. Куда ты мое пальто... Ах, вот. Уже.

– - У меня тоже выскочило из головы,-- проговорил Лев.-- В самом деле, как его звали?

– - Ну, черт с ним. Я пошел. Ну-с... Очень был рад тебя повидать...-- Он ловко, несмотря на свою грузность, надел пальто.

– - Провожу тебя,-- сказал Лев, доставая свой потасканный макинтош.

Оба одновременно кашлянули, это вышло глупо. Потом молча спустились по лестнице, вышли на улицу. Моросило.

– - Я на унтергрунд. Но как все-таки его звали? Черный, помпоны на лапах. Вот удивительно... Память тоже.

– - Буква "т",-- отозвался Лев,-- это я наверное помню. Буква "т".

Они перешли наискось на другую сторону улицы.

– - Какая мокрядь,-- сказал Серафим.-- Ну-ну... Так неужели мы не вспомним? На "т", говоришь?

Свернули за угол. Фонарь. Лужа. Темное здание почтамта. Около марочного автомата стояла, как всегда, нищая старуха. Она протянула руку с двумя коробками спичек. Луч фонаря скользнул по ее впалой щеке, под ноздрей дрожала яркая капелька.

– - Прямо обидно,-- воскликнул Серафим.-- Знаю, что сидит у меня в мозговой ячейке, но невозможно добраться.

– - Как ее звали, как ее звали,-- подхватил Лев.-Действительно это нелепо, что мы не можем... Помнишь, она раз потерялась, Тихотский целый час стоял в лесу и звал. Начинается на "т", наверное.

Дошли до сквера. За сквером горела на синем стекле жемчужная подкова -- герб унтергрунда. Каменные ступени, ведущие в глубину.

– - Ну, ничего не поделаешь,-- сказал Серафим.-- Будь здоров. Как-нибудь опять встретимся.

– - Что-то вроде Тушкана... Тошка... Ташка...-- сказал Лев.-- Нет, не могу. Это безнадежно. И ты будь здоров. Всех благ.

Серафим помахал растопыренной рукой, его широкая спина сгорбилась и скрылась в глубине. Лев медленно пошел обратно,-через сквер, мимо почтамта, мимо нищей... Вдруг он остановился. В памяти, в какой-то точке памяти, наметилось легкое движение, будто что-то очень маленькое проснулось и зашевелилось. Слово еще было незримо,-- но уже его тень протянулась -- как бы из-за угла,-- и хотелось на эту тень наступить, не дать ей опять втянуться. Увы, не успел. Все исчезло,-- но, в то мгновение, как мозг перестал напрягаться, снова и уже яснее дрогнуло что-то, и, как мышь, выходящая из щели, когда в комнате тихо, появилось, легко, беззвучно и таинственно, живое словесное тельце... "Дай лапу, Шутик". Шутик! Как просто. Шутик...

Он невольно оглянулся, подумал, что Серафим, сидя в подземном вагоне, тоже, быть может, вспомнил. Жалкая встреча.

Лев вздохнул, посмотрел на часы и, увидя что еще не поздно, решил направиться к дому, где жили Лещеевы,-- похлопать в ладони, авось отопрут.