– Дейл, – мысленно позвал своего напарника Андрей, – тебе что-нибудь известно о ядовитых насекомых?

– Главным образом то, что их существует огромное множество, – ответил Дейл.

– Что ты можешь сказать о напавших на нас тысяченожках?

– Впервые их видел. Не имею ни малейшего представления, что они из себя представляют.

– Они похожи на гигантских насекомых.

– Внешность бывает обманчивой. Дельфины, например, тоже похожи на рыб.

– Давай все же исходить из того, что тысяченожки – это насекомые.

– Ну и что дальше?

– Насколько опасен может быть их укус?

– Все зависит от типа используемого ими яда, от механизма его действия и…

– Извини, химической лаборатории у меня с собой нет.

– Ну, если судить по чисто внешним признакам, то я бы мог предположить, что яд тысяченожек оказывает парализующее воздействие. Такой тип ядов используется многими насекомыми для того, чтобы обездвижить жертву, которую они не собираются употребить в пищу немедленно. В принципе для существа достаточно крупных размеров такой яд неопасен. Главное, чтобы паралич не коснулся жизненно важных органов.

– Для нас сейчас нога Шагадди – жизненно важный орган. Как долго может держаться паралич?

– Трудно сказать… Но существует и иная опасность. Некоторые виды насекомых – например пауки – вместе с парализующим ядом вводят в тело жертвы набор гидролитических ферментов, которые вызывают лизис тканей.

– Точно, – кивнул Андрей. – Переваривание пищи вне организма.

– К сожалению, я не успел рассмотреть, как выглядит ротовой аппарат тысяченожки…

– Будем надеяться, что здоровью Шагадди ничто не угрожает.

– Я обычно исхожу из худших предположений, – заметил Дейл.

– У меня другой стиль работы, – ответил Андрей. – Я считаю, что все гадости, которые должны случиться с нами в жизни, произойдут сами по себе, без нашего участия. Нам же самим остается только надеяться на лучшее.

– Не хотелось бы сейчас заниматься подробным разбором твоей жизненной философии…

– Вот и не надо. – Андрей повернулся к Снаттеру: – По-моему, укус тысяченожки неопасен.

– Неопасен?! – возмущенно воскликнул Шагадди. – А что, если я без ноги останусь?!

– Перейдешь на должность штабного писаря, – без улыбки ответил Андрей.

– Спасибо, сержант, – мрачно буркнул Шагадди. – Умеешь ты утешить.

– Скорее всего яд тысяченожки вызвал временный мышечный паралич, и не более того, – не обращая внимания на реплику Шагадди, сказал Андрей, обращаясь к Снаттеру. – Обработай раны антисептиком и вколи ему порцию универсальной сыворотки.

– Ветеринары! – голосом вдохновенного обличителя произнес Шагадди. – Вам можно доверить разве что только рекинам хвосты обрезать!

– Не переживай, Шагадди, – сказал Снаттер, обрабатывая ранки на ноге солдата раствором антисептика. – Мне тоже кажется, что с твоей ногой все будет в порядке. Пока я не вижу никаких внешних признаков действия яда.

Шагадди что-то мрачно буркнул в ответ, но спорить больше не стал.

– Юнни, ты как себя ощущаешь? – спросил у молодого солдата Андрей.

Не понимая, какого, собственно, ответа ждет от него сержант, Юнни не очень-то уверенно пожал плечами:

– Нормально…

– В таком случае возьми автомат и постарайся подойти как можно ближе к скоплению тысяченожек. Только не геройствуй там. Нам просто нужно знать, когда эти твари успокоятся и снова уйдут под землю. Понятно?

Юнни молча кивнул.

– Выполняй, – коротко махнул рукой Андрей.

Закончив с ногой Шагадди, Снаттер взялся за раны на шее и руках Андрея.

– Ты, видно, у нас счастливчик, – заметил он, обрабатывая раны сержанта антисептиком. – У тебя шея разодрана так, что просто удивительно, как ни один крупный кровеносный сосуд не задет.

– Я знаю, – морщась от боли, ответил Андрей. – Мне мама то же самое говорила, когда я весь в ссадинах домой приходил…

– Ты помнишь своих родителей? – не то удивленно, не то с завистью спросил Шагадди.

– Конечно. А ты разве нет?

– Нет, – качнул головой из стороны в сторону Шагадди. – Сколько себя помню – все время был один.

– И с каких же лет ты себя помнишь? – бинтуя сержанту шею, спросил Снаттер.

– Да лет с трех, наверно, – ответил Шагадди.

– С кем же ты тогда жил?

– Я же говорю – ни с кем. До восьми лет я жил в сиротском доме. А это все равно что одному жить… Даже хуже… За что могу поблагодарить своих родителей, которых никогда не знал, так разве только за то, что здоровьем они меня не обделили. Слад на моем месте бы сдох, а я – выжил.