Для Набатникова вся эта история казалась нелепостью, по, не желая сердить старика, он не стал возражать. Спустившись этажом ниже в переговорную будку, Афанасий Гаврилович приказал радисту вызвать НИИАП и тут же заручился согласием Пояркова на подъем "Униона".

Однако когда уже все было решено и Набатников попросил к микрофону Медоварова, чтобы он распорядился передать радиоуправление Дерябину, произошло непонятное осложнение.

– Нет уж, дорогой Афанасий Гаврилович, увольте, - ласково запел Толь Толич.
– Программа утверждена, согласована и с вами и с другими заинтересованными представителями. Какое же мы с вами имеем право ее нарушать? В пункте втором указана высота, или, как говорят у нас, задан эшелон. Мне еще придется расхлебывать вчерашнюю историю. Столкновение...

– Какое же у нас может быть столкновение на высоте в сотню километров? Да и потом "Унион" поднимется в районе, где не проходят авиалинии.

– Не знаю, не знаю, уважаемый Афанасий Гаврилович...

– Как не знаете?
– постепенно раздражаясь, спросил Набатников.
– Вы же всё это согласовывали с Аэрофлотом и другими организациями?

– Да разве я им подчинен?
– плаксиво заговорил Толь Толич.
– Вот дадут санкцию сверху, тогда пожалуйста. Забирайте свой "Унион" и командуйте как хотите. А я человек маленький. Мне приказано его только доставить.

– Но я беру ответственность на себя.

– Пожалуйста, Афанасий Гаврилович. Берите, но когда "Унион" прибудет на место назначения. А пока, я очень глубоко извиняюсь, с меня никто ответственности не снимал. Вы же это прекрасно понимаете. В крайнем случае запросите Москву.

– Сегодня воскресенье, и к тому же вечер. Да и вообще никто в это дело не будет вмешиваться. Сами должны решать.

– Ну что вы от меня хотите, золотко? Я стрелочник и выполняю утвержденную программу. Инициативу, конечно, от нас сейчас требуют, но ведь к этому привыкать надо. Хорошо вам, Афанасий Гаврилович...

Набатников еле сдерживался. Самым неприятным в этом разговоре было то, что в свое время, по долгу секретаря партийной организации, Набатникову пришлось заниматься персональным делом Медоварова, в результате чего тот получил выговор и был освобожден от работы в институте. Если сейчас чересчур нажимать на пострадавшего Толь Толича, то его друзья могут приписать Набатникову травлю, сведение личных счетов с осознавшим свою ошибку честным коммунистом, тем более что выговор с него давно сняли за самоотверженную и безупречную работу.

Этим умело пользовался и сам Медоваров. Тогда на партсобрании Набатников во всеуслышание признался, что за нечестный поступок в экспедиции в пылу раздражения оскорбил коммуниста Медоварова, назвав его "паршивым человеком". Толь Толич подал жалобу, и Набатникову пришлось извиниться перед обиженным.

А потом, когда по просьбе самого Набатникова на отчетно-выборном партсобрании его кандидатуру отвели, друзья Толь Толича пустили слух, что это неспроста, что где-то в более высоких инстанциях разобрались в деле Медоварова и предложили освободить профессора Набатникова от обязанностей секретаря партбюро. Слухи есть слухи, не до каждого они доходили, проверять смысла не было, к тому же Набатников уехал, а Медоваров вновь воскрес на руководящей должности. В НИИАП его даже выбрали в партбюро. Справедливость восторжествовала, и теперь Толь Толич мог разговаривать с бывшим своим врагом весьма снисходительно.
– - У вас все, Афанасий Гаврилович? А то меня здесь народ ждет. Готовлюсь к отлету.

– В Москву? Согласовывать?

– Зачем же? Все давно уже согласовано. Вместе с Поярковым к вам прилечу, Афанасий Гаврилович. Как положено: печати проверить, пломбы. Сам ведь ставил, сам и отвечать должен.

– Но сюда прилетел Борис Захарович. Вы что, ему не доверяете?

– Отнюдь, товарищ профессор. Только вот что-то там с аккумуляторами стряслось. С анализатором неблагополучно. По чьей вине? Нашей или временно прикомандированного к НИИАП товарища Дерябина? Проверим сообща, так сказать, для выяснения истины. Согласны?

– Хорошо, - отмахнулся Набатников.
– Теперь скажите...

– Одну минуточку, - прервал его Толь Толич.
– Разрешите взять с собой кое-кого из специалистов...

Но тут ему уже не дал договорить Афанасий Гаврилович.

– Меня это не интересует. Я не пойму вашего упорства. Почему вы противитесь подъему "Униона"? Есть какие-нибудь серьезные возражения, кроме тех, которые вы уже называли?

– Простите, товарищ профессор, но они не для телефонного разговора.

– Здесь Борис Захарович упоминал насчет двух парней... Это, что ли, вас останавливает?

– Шутки изволите шутить, Афанасий Гаврилович. Я сам проверял, с вашего разрешения.

– Но ведь они куда-то пропали? Матери Багрецова звонили?

– С вашего разрешения, сумели и это сделать. Днем она получила телеграмму от сына: "Жив, здоров. Привет от Люды".

– А кто такая Люда? Где она живет? Узнавали?

– Мы слежкой не можем заниматься, дорогой Афанасий Гаврилович. Не положено, здесь дело сугубо личное.

– Но если вы уверены, что этих данных вполне достаточно, что людей в диске нет, тогда чего же упорствовать?