В Остии после принесения жертвы морским богам консул взял сына на свой корабль. Никто, даже придирчивый центурион, не сможет мысленно его упрекнуть, что он сделал сыну поблажку. В море нельзя ни упражняться с оружием, ни строиться. На корабле можно только сидеть, тесно прижавшись друг к другу. И не все ли равно, на каком корабле?

Справа по борту тянулся плоский берег с редкими селениями и городами. Еще лет триста назад они принадлежали могущественному народу — этрускам, власть которых простиралась на обширные районы Средней и Северной Италии. Потомки этрусских морских разбойников превратились в мирных пастухов и землепашцев, исправно платящих налоги и подати.

Отец оживился, когда берег повернул влево, образовав огромную дугу. Это было побережье Лигурии, где ему приходилось воевать в молодости. Одна за другой мелькали мрачные сторожевые башни, ранее крепости воинственных лигуров, а теперь обиталища морских птиц.

— Здесь, — говорил отец, — скрывался неприятель и свозил сюда хлеб, прятал скот. Каждую крепость приходилось осаждать. Лигуры дрались, пока у них было продовольствие.

Однажды утром Публий увидел на горизонте розоватую гряду облаков. Сколько на них ни смотри, они не расплываются. Их причудливые очертания неизменны. И тогда юноша догадался, что перед ним снежные вершины Альп, отделяющие землю покоренных римлянами племен от страны неподвластных римлянам галлов и лигуров.

Вскоре переменился ветер. Теплый и нежный зефир сменился холодным аквилоном [48] . Корабли закачало, заходила палуба под ногами. Кормчий приказал всем отойти от бортов. В глазах у Публия все расплывалось, подкашивались ноги. Нептунова [49] болезнь. Она изматывала людей, непривычных к морю.

Но муки длились недолго. Корабли приблизились к берегу. В одном месте берег прерывался. Это был вход в Массалию. Холмы, на которых расположен город, амфитеатром спускались к гавани, имевшей правильную форму орхестры [50] . В довершение сходства с театром у мола стояли корабли массалийцев, издали напоминавшие группу хористов.

Публий слышал, что Массалия — единственный дружественный Риму город в этой враждебной стране. Обессиленные войнами с лигурами, в землях которых была основана колония, в страхе перед этрусскими пиратами и пунами, греки Массалии заключили союз с Римом. Пока этот союз не давал Риму особых выгод, но теперь можно лишь благодарить предков и восхищаться их предусмотрительностью. Что бы сейчас делали римляне, не будь этого спасительного союза!

Центурион, командовавшие высадкой, приказали воинам не брать на берег оружия, чтобы не нарушить закона массалиотов: ни один чужеземец не может показаться в городе вооруженным.

Массалиоты, высыпавшие на набережную, встречали сходящих на берег римлян, вручая каждому из них мелкую монету.

Публий не удивился. Еще в Риме он слышал об этом странном обычае. Он ответил массалиоту, передавшему ему монету, как полагалось: «верну в Аиде».

Пока происходила высадка с кораблей, отец беседовал с людьми в пурпурных одеяниях, членами массалийского Совета Шестисот. Вести были ошеломляющими. Оказывается, Ганнибал со всей своей армией уже перешел Пиренеи, миновал Иллибер и идет к Родану. У пунов много конницы и боевых слонов. Хитроумный план сената задержать Ганнибала в Иберии и ударить по Карфагену рухнул. Сын Гамилькара взял инициативу в свои руки. «Какую он преследует цель? — ломал себе голову консул. — Как он решился оставить недавно покоренную им страну, где может вспыхнуть восстание?» На эти вопросы никто не мог ответить. Но медлить было нельзя. Пуны могут показаться каждое мгновение.

Консул подозвал ликтора и что-то сказал ему. И вот звуки военной трубы поднимают рассыпавшихся по набережной воинов. Еще не отдохнувшие и не оправившиеся от морской болезни, они должны строить за стенами Массалии лагерь.

Шагают слоны Ганнибала. На пути у войска нет больше преград. Подарки из сагунтийской добычи открыли ему дорогу. Десять дневных переходов — и оно стоит на берегу Родана. Жители степей ливийцы, привыкшие ценить каждую каплю воды, с изумлением смотрели на широкую и полноводную реку. Оставленный позади Ибер казался по сравнению с Роданом ручейком. Расточительность богов этой страны, не умеющих беречь воду, казалась поразительной.

Полководец, прищурившись от солнца, зорко осмотрел противоположный берег. Он был пуст. Хоть сейчас можно было бы переправиться туда вправь. Но во всем войске не найдется и тысячи воинов, умеющих плавать. А слоны? Как переправить слонов?

День и ночь на берегу Родана стучат топоры. Воины выдалбливают лодки из цельных деревьев. А пока шла работа, противоположный берег занял галлы.

Ганнибалу надо было во что бы то ни стало заставить галлов удалиться, иначе о переправе нечего и думать. Решение было принято мгновенно. Полководец вызвал Магона и приказал ему с частью войска, состоящей преимущественно из иберов, отправиться вдоль берега реки, против ее течения, чтобы совершить переправу в удобном месте и, если это понадобится, напасть на галлов с тыла.

Отряд выступил ночью. Разминая коней, воины пошли широким шагом. Рядом с Магоном были опытные проводники, хорошо знавшие окрестные места. Милях в двадцати пяти от карфагенского стана река разделялась на несколько рукавов, образуя небольшие заросшие лесом острова. Здесь, широко разливаясь, Родан был неглубок.

Магон спрыгнул с коня и подошел к воде. Река влажно пахла водорослями. Поодаль стояли в воде большие птицы с розовато-белым оперением, с маленькой изящной головкой на длинной тонкой шее. Магону показалось, что таких же птиц он видел близ Утики, на берегу Баграда [51] . Со стороны островов донесся странный непривычный для жителей степей звук. Кричала какая-то птица или зверь. Магон прислушался. Семь раз повторился этот странный звук, и стало тихо. Магон счел это добрым предзнаменованием и приказал своему отряду спускаться к реке.