Капуанец рассмеялся:

— Может быть, в благодарность за доставленное богатство ланиста избавит его от розог, когда он провинится, или будет кормить досыта.

— Теперь я понимаю, почему они сражаются как неживые, — молвил Ганнибал. — Если бы наградой за победу была свобода, тогда не понадобились бы эти люди с бичами.

— Но хороший гладиатор стоит целого состояния! — возразил Пакувий. — Ланиста слишком часто рискует потерять его на арене и мечтает лишь о том, чтобы отличный боец остался жив. На что же он будет надеяться, если победителя ждет свобода? А впрочем... — Пакувий задумался. — Ты наш гость, и выполнить твое желание для меня счастье!

Не успел Ганнибал промолвить и слова, как Пакувий уже что-то быстро-быстро шептал служителю на ухо.

Через несколько мгновений по знаку служителя схватка остановилась. Глашатай объявил:

— Присутствующий среди нас великий наш друг и полководец Ганнибал просит даровать в этой схватке свободу победителю. Пакувий оплачивает все убытки, которые понесет от этого ланиста.

Схватка возобновилась. Галл начал теснить эфиопа. Тот яростно отбивался, медленно отходя к барьеру, отделяющему арену от зрителей.

Амфитеатр, как и при схватке «золотых» и «серебряных» щитов, разделился на два враждующих лагеря.

— Гони черную собаку! — вопили сторонники галла.

— Не подпускай близко галла! — орали приверженцы эфиопа.

Да, это была схватка, какой еще не приходилось видеть ни капуанцам, ни Ганнибалу. Там, у подножия Альп, сражались юнцы, истощенные голодом и цепями, а здесь бились мужи, не уступающие друг другу ни в опытности, ни в воле к победе. Свобода была на острие меча у каждого из бойцов.

Вскоре стало заметно, что галл начал уставать. Его лицо и плечи покрылись потом. Движения стали неуверенными. Галл торопился, стремясь как можно скорее нанести противнику удар, эфиоп бился хладнокровно. Только еще больше заблестели его черные плечи и шары мускулов на руках.

Но что это?

Меч ударил в щит эфиопа. Эфиоп поскользнулся. Нет, это обманное движение. Снизу он нанес короткий и сильный удар. Галл рухнул на песок к ногам эфиопа.

Амфитеатр грохотал. Зрители вскочили с мест и кричали, приветствуя победителя. Многие бросали на арену цветы и монеты, желая вознаградить гладиатора.

Ниний достал из кожаного мешочка монету, намереваясь ее бросить на арену.

— Постой! — остановил его Ганнибал. — Дай ее мне.

Ганнибал внимательно рассматривал большую медную монету с изображением волчицы, кормящей двух младенцев.

— Как это называется — спросил он после долгой паузы.

— Асс, — отвечал Ниний.

— Это римская монета? — спросил Ганнибал, припомнив, что римляне приписывали основание своего города близнецам, вскормленным волчицей.

Нет, это наша капуанская монета. Капуя считала себя сестрой Рима.

— А нет у тебя римской монеты?

Ниний порылся в мешочке.

— Изволь! — Капуанец протянул Ганнибалу маленький блестящий кружочек. На одной его стороне была женская голова в шлеме.

— Это серебро? — спросил Ганнибал.

— Серебро сверху, а ядро монеты из свинца.

В разговор вмешался Пакувий:

— Такова и свобода, которую римляне дали Италии. Поскреби ее немного, а под нею рабские цепи.

— Ниний и Пакувий, вы должны мне помочь, — сказал Ганнибал.

Капуанцы обратились в слух.

— Я хочу выпустить монету, но не такую, — Ганнибал с презрением указал на римский асс, — монету из настоящего серебра. Серебро доставят из Иберии, а чеканку возьмите на себя.

— Прекрасная мысль! — воскликнул Пакувий. — Мы изобразим на монете твое лицо.

— Не надо. Война обезобразила мое лицо. Я хочу, чтобы на монете была фигура слона.

— Слона? — удивленно воскликнул Ниний.

— Да. Мой отец мечтал, что слоны раздавят Рим. Говорят, он умер с этими словами на устах. Благодаря отцу, его настойчивости и мудрости, были приручены ливийские слоны. На монете должен быть изображен не индийский слон, а «ливиец» с длинными ушами. И, чтобы никто не сомневался, в чем смысл монеты, пусть на другой ее стороне будет изображен он, — Ганнибал показал на арену, — эфиоп с толстыми губами и черными курчавыми волосами.

Чернокожий, приняв от служителей подобранные ими деньги, покидал арену. Представление было окончено.

Только прибыв в Иберию, Магон понял, что рабби его обманули. Совет поручил ему набрать в Иберии двадцатичетырехтысячное войско для Ганнибала и этим самым снимал с себя ответственность за помощь италийской армии. Рабби возложили эту ответственность на Магона, заведомо зная, что никаких воинов в Иберии не добыть. Незадолго до памятного всем заседания Большого Совета, на котором Магон высыпал на стол золотые кольца, было получено письмо от Газдрубала. Брат сообщал о восстании, охватившем всю Северную Иберию. Зачинщиком его был Алорк, тот самый ибер, которого много лет назад Ганнибал отправил послом в Сагунт. Алорк подговорил начальников кораблей, стоявших в устье Ибера, поднял на борьбу иберийские племена. Иберия не могла послать Ганнибалу ни одного воина, она сама нуждалась в помощи. Не мог послать ему помощь и Карфаген, так как против него вскоре после отъезда Магона выступил Сифакс. Одни говорили, что царь массасилов возобновил союз с Римом, другие уверяли, что причиной войны является отказ Ганнона выдать за Сифака свою дочь Софонибу. Как бы то ни было, Сифакс снова стал врагом Карфагена.