– Что случилось?
– спросила она встревожено.

Я вдвинулся в прихожую, схватил ее в объятия, моя нога удачно лягнула дверь, и та захлопнулась.

– Сумасшедший!
– воскликнула она, изо всех сил отворачивая лицо.

– Как весь мир, - согласился я и поцеловал ее снова.

Она престала уворачиваться, наконец ее губы слабо ответили. Я крепко держал ее, и ее руки обняли меня за шею.

– Погоди... Ну что ты делаешь...

Я подхватил ее на руки, быстро понес в комнату, задевая в узеньком коридорчике за стены, смахнув с трельяжа - кто его поставил в таком узком месте?
– флакончик духов.

– Что случилось?
– спросила она снова, когда мы плюхнулись на диван.

– Я люблю тебя, - ответил я. Перевел дух, ибо носить женщин раньше не пробовал, повторил, - я тебя люблю, а что в мире может быть важнее?

– Ты ушел с работы?

– К черту работу! Сам шеф велел не терять времени. Мелочи, дескать, потом, сейчас нужно заниматься самым главным.

– Сумасшедший!
– сказала она возмущенно.

– Еще какой, - согласился я радостно.

Она смотрела на меня снизу, не делая попыток освободиться, и наши взгляды перекрещивались, сливались в один поток, один канал, и этот канал все расширялся, пока не охватил пламенем нас и все в комнате, весь мир, сжег пространство и время.

Я усадил Марию в машину, быстро оббежал с другой стороны, радуясь, что блюстители порядка не заметили нарушения, плюхнулся на сидение и поспешно вырулил на главную улицу. Мария прижималась плечом, ее глаза были полузакрыты, она легко и светло улыбалась. Так ехать неудобно, но я не отодвигался, только не набирал привычно скорость: теперь жизнь мне дорога.

Мария всю дорогу молчала, только один раз приоткрыла глаза и спросила:

– Домой заезжать не будешь?

– Куда это?
– удивился я.
– Я только что там был. Разве мой дом не там, где моя жизнь?

Она улыбнулась и промолчала, только улыбка ее стала еще теплее.

Мы медленно поднялись ко мне в лабораторию, я поддерживал Марию под локоть, это было непривычно и ей и мне, мы шли вверх по лестнице как два инвалида, я неуклюжий в галантности, она - в попытке держаться как подобает даме.

Я возился с настройкой, Мария устроилась с ногами в кресле и наблюдала за мной. Так прошло около часа, затем раздался зуммер внутренней связи.

– Слушаю, - сказал я.

– Поднимись в зал машинных расчетов, - послышался голос шефа. Срочно.

Я положил трубку, коротко взглянул на Марию. Она опустила ноги на пол, взглянула встревожено.

– Что-нибудь случилось?

– Шеф вызывает.

– В кабинет?

– Нет, в зал машинных расчетов.

Она встала, отряхнула платье.

– Пойдем вместе, - сказала спокойно.
– Я не ваш сотрудник, но все допуски имею. К тому же, с твоим шефом я знакома хорошо. Он старый приятель моего отца и часто бывает у нас.

Я в удивлении раскрыл рот:

– Ты никогда мне не говорила... Шеф такой нелюдимый!

– Ошибаешься, - упрекнула она мягко.
– Пошли, он ждет.

Когда мы вошли в зал, там было непривычно много народу. Почти все работали с аппаратурой, я никогда не видел, чтобы все компьютеры загрузили на всю мощь. Да где там: они выли от перегрузки.

Шеф махнул нам, подзывая поближе. Рядом с ним стоял худой мужчина с желтым нервным лицом, что-то горячечно доказывал. Когда мы подошли, я услышал его страстный голос:

– И еще в мистических сектах говорят о какой-то Белой Волне... После нее, якобы, вообще абсолютно невозможны какие-либо остатки прежнего мира. Белая Волна уничтожает все без остатка. Все: воздух, землю, планеты, звезды, вселенную, элементарные частицы. Исчезают даже время и пространство!

Шеф коротко взглянул на меня, угрожающе перекосился.

– Странно слышать, - сказал он язвительно, - что серьезный ученый ссылается на мистические откровения!

– Простите, - перебил нервный, - но донаучный период... Обрывки знаний сохранялись в религии, облекаясь в причудливую форму...

– Нет, это вы простите. Что они проповедуют? Как всегда, характерный для любой религии пессимизм. Все равно, дескать, гибель мира, Страшный Суд, сделать ничего нельзя абсолютно, все в руке всевышнего, не стоит и пытаться!

Нервный открыл рот и тут же закрыл. Наконец сказал сразу осевшим голосом:

– Вы правы... Я не подумал о гибельности такой позиции. Был заворожен баснями, что в недрах храмов хранятся тайны, дошедшие из глубин времен.

Шеф уже повернулся к нам, на раскаяние нервного только отмахнулся:

– А вы подумали, - сказал он через плечо, - что если после Белой Волны ничего не остается, то откуда о ней знают? Тем более, люди, не вооруженные знаниями?

Нервный ушел ниже травы, тише воды, а шеф с ходу насел: