И тогда, увы, оправданы действия которые в том сытом и тупом обществе поставлены вне закона – их закона! – и которые у них называются экстремистскими, террористическими.

У Кречета все работали как в провинциальных райкомах партии: с утра до поздней ночи, даже в туалет стеснялись отлучиться. Назад бы трусцой, если бы не страшились уронить перед охранниками имидж крупных государственных деятелей.

В этом большом кабинете академизмом и не пахло, сейчас из десятка экранов на троих шла передача о стычке казаков с активистами исламского движения, милиция озверело лупила дубинками всех, невзирая на веру и лампасы. На ближайшем к нам красивая дура рассказывала о чуде некого русского святого, который в год наполеоновского нашествия явился Евгению Богарне и потребовал не разорять церковное имущество их монастыря. Проснувшись, этот племянник Наполеона увидел старика в роли настоятеля. И велел не трогать имущество монастыря...

Телекамера показывала крупным планом потрясенные лица слушателей, как же – святой, а у меня мелькнула насмешливая мысль: святой подстать нашим депутатам. Имущество моего монастыря не трожь, а соседние села хоть разори, хоть сожги, это нам до церковной свечки...

Кречет перехватил мой взгляд, брезгливо поморщился:

– Да ладно вам. Наша церковь даже последнего царя умудрилась причислить к лику святых!..

Коломиец вмешался, как истый боец за справедливость:

– А при чем церковь, при чем церковь?.. Все так! Вон обидели чем-то Белова, да не академика, а знаменитого хоккеиста, так наш Краснохарев... вот он, не отвертится!.. пообещал взять это дело под свой контроль. А если бы Белов был не знаменитым хоккеистом, а простым слесарем?

Кречет недобро хмыкнул:

– А вам что, равноправия восхотелось?

– Нет, но равных возможностей...

– Ого, так это вообще коммунизм!

Коломиец съежился, втянул голову в плечи. При коммунизме у него, правда, был не один этот потертый костюм, а целый гардероб, как и дача в Переделкино, но что-то обратно в тот строй не восхотелось.

Снова все шелестели бумагами, демонстрировали умение обращаться с ноутбуками, отсылали по модемам, дозванивались без секретарей, на широком столе лежали ручки шариковые, перьевые, ультрацезиевые, были и чуть ли не гусиные перья, мир меняется чересчур стремительно, министры не успевают, возраст не тот, чтобы компы осваивать...

Краснохарев потер лоб, тряхнул головой. Взор его был мутен, а когда глаза, подвигавшись как у хамелеона, сошлись в одной точке, он вперил задумчивый взор в Сказбуша:

– А что, Илья Парфенович, предполагаете из дополнительных мер по защите президента? Известно, если его отстрелить...

Он смерил Кречета настолько прицельным взором, что Сказбуш спросил с великим интересом профессионала:

– То что?

– То, – сообщил Краснохарев значительно, – что, пожалуй, реформы... некоторым образом, могут пойти другим путем. Иначе, если говорить доступно.

Сказбуш начал перечислять дополнительные меры, а Кречет с нетерпением повернулся ко мне:

– Виктор Александрович, а как насчет оригинальных идей? Вы ведь у нас непростой человек, непростой. Все работают, а вы думаете, думаете...

Я поморщился:

– Напоминаете, что дурак – это всего лишь человек, мыслящий оригинально?.. Отстрелить все равно смогут. Разве что Кречету не только не ездить за рубеж, но и Кремля не покидать, как наш дорогой Иосиф Виссарионович? Да нет, могут и там достать... Проще сделать так, чтобы они сами оберегали. Даже от наших экстремистов. Так дешевле. Да и забавнее.

Меня поддели на острые взгляды, как полковника Киреева на турецкие штыки. Краснохарев пробасил недоверчиво:

– Поясните, пожалуйста.

– Вот вы, к примеру, начнете выступать с заявлениями... ну, более экстремистскими, чем у Кречета. А мы пустим слушок, что ежели с Кречетом что, то преемником станет наш дорогой Краснохарев. Вы, понятно, демократов под нож, журналистов на виселицу, всю страну обратно в коммунизм... Тогда наши нынешние противники с Кречета начнут пылинки сдувать!

Краснохарев наконец решил, что пора обидеться:

– Почему меня? Лучше уж Яузова в ястребы! У него и нос крючком.

– У него нос горбатый не потому, – намекнул Коган туманно. – Он, наверное, из энтих... пархатые, которые. Недаром же армия разложена как девка на панели. А вообще-то идея хороша. Но только надо в самом деле чем-то подкрепить. Рано или поздно все, что здесь говорится за непроницаемыми шторами, станет явным. То ли я проговорюсь Всемирному Сионистскому Конгрессу, на службе которого, естественно, состою, то ли кто-то разбрякает своей... гм... племяннице, но если, в самом деле, кого-то начнем прочить, то идея станет реальностью.

Кречет поморщился, никому не нравится, когда начинают готовить преемника, пусть даже липового, все равно что мерку снимают для гроба, сказал нетерпеливо:

– Это решим в процессе. А сейчас как насчет наших алмазных копей? Все еще мечтают отделиться от России, или наш батальон быстрого ответа переубедил?

Вообще-то, после обеда работа шла скомкано. Министры то и дело косились на экраны телевизоров. Велась прямая передача из Думы, а там спорят до хрипоты. Чуть ли не единственный случай, когда мнения разделились на диаметрально противоположные, а нейтральных не оказалось, ни один не собирался воздерживаться при голосовании.