Калика, на вопрос что за дивный город, нехотя пробормотал что-то об эйнастии. Томас не понял что за напасть погубила такую красоту, но калика потемнел, огрызался, ушел вперед так быстро, что Томас отстал и больше не спрашивал.

Потом сквозь кровавую пелену в глазах Томас видел, как Олег взобрался на вершину бархана, приложил ладонь козырьком к глазам. Ветерок трепал красные волосы, калика осматривал пески настороженно и придирчиво. Томас заставил себя вслушаться, на миг почудилось мэканье, но снова шум крови в ушах заглушил любые звуки.

Опомнился, когда обнаружил себя сидящим прямо на раскаленном песке. Олег двигался в сторонке какой-то рогатый, двоился, потом Томас с трудом рассмотрел, что это не Олег, а старый козел, а сам Олег в тени бархана тщетно пытается развести костер. У козла рога были непомерные, загибались как у барана, белесые от старости, в трещинках, но все еще крепкие, блестящие, со следами жестоких ударов. Козел посмотрел на него человеческими глазами, что-то спросил на своем языке, Томас выругался и закрыл глаза. Он хорошо знал, что в виде козла на белом свете часто появляется сам дьявол.

Потом донесся участливый голос Олега:

— С той поры так и бродишь? Или кто-то неподалеку все еще... Гм, ленточки на тебе совсем свежие.

Томас простонал, не открывая глаза:

— Сэр калика, это дьявол?

— Тю на тебя, — донесся удивленный голос Олега. — С чего ты взял?

— Ну, вы как раз пара... Он враг небес и зло природы, а ты — язычник. Значит, тоже враг небес, хоть и друг природы...

Голос Олега прозвучал брезгливый, словно отмахивался от глупой мухи:

— Когда же ты поймешь, что для меня все равно: твой Бог или твой Дьявол? Мне они оба одинаково чужие.

— А козел?

— Что козел?

Томас открыл один глаз, Олег уже сидел у костра, жарил на нем убитую ящерицу размером с толстого кролика.

— Козел не от дьявола?

— Ну, если бы ты сказал, что для дьявола, я мог бы наполовину согласиться... Почему наполовину? Потому что два козла приносились в жертву. Один — Яхве, другой — Азазалю. Первого просто резали, а второго называли козлом отпущения, отводили в пустыню и там отпускали. Яхве — это твой бог, он же Иегова, Саваоф, Цебалот и прочее, а Азазель... гм... не спеши обзывать его дьяволом, ибо это он научил мужчин воевать, создал рыцарство, создал оружейников и обучил ковать мечи и доспехи, а женщин обучил наряжаться и краситься. Азазель, вместе с двумя другими ангелами, Узой и Азаелем, сближался... скажем так... с земными женщинами, а те родили от них исполинов. Гм, вот тут нелепость... Или нет? У греков, когда от богов рождались у земных женщин дети, то этим годились, называли их полубогами... ну, Персей, Тезей... а тут такое же считается нечестивым, гадким...

Голос калики жужжал как надоедливая муха. Томас дважды переставал его слышать, перед глазами снова встала кровавая пелена, на этот раз не ушла, а заволокла весь мир. Потом что-то мягко ударило его в лицо.

Лоб жгло холодным, он застонал и открыл глаза. Над ним чуть колыхнулось и застыло звездное небо... В стороне вспыхивало багровым, Томас скосил глаза, калика с задумчивым видом сидел у костра. Поймал взгляд рыцаря, подошел, прохладная ладонь легла на лоб. Глаза были встревоженными, губы дрогнули, но калика смолчал.

— Я здорово болен? — прошептал Томас слабеющим голосом.

— Нет-нет, — успокоил Олег, — я просто задумался... налезут на меня твои сапоги или нет? С плащом проще, на любые плечи горазд, а сапоги бросить здесь в пустыне будет жалко...

Томас застонал, бессердечие язычника ранило как нож. Едва не плача от жалости к себе, кое-как поднялся. Доспехи лежали горкой, полузарывшись от тяжести в оранжевый песок, от них все еще несло жаром знойного дня. Томас внезапно ощутил их неимоверную тяжесть, и остро позавидовал язычнику, чья волосатая грудь всегда распахнута как навстречу зною, так и прохладе.

Калика тут же бодро вскочил на ноги:

— Отдохнул? Тогда пойдем.

— Ночь же, — сказал Томас робко. — Заблудимся!

— По звездам, — подсказал Олег. — Финикийцы по звездам до Египта ездили.

— Я не какой-нибудь финикиец, — отрезал Томас с достоинством. — Я англ! Благородному рыцарю звезды знать без надобности.

— Почему?

— А твои финикийцы на что?

Олег помог напялить панцирь, Томас застегнул ремень, ощутил свои просыпающиеся мышцы. Щит и меч заняли свои места за широкими плечами. Политые лунным светом барханы снова поплыли по сторонам.

— Похоже, — пробормотал Томас в спину Олегу, — мне даже ад покажется раем... сэр калика. А что нас ждет там, в том мире?

Не оборачиваясь, Олег ответил угрюмо, с горечью, даже плечи опустил еще ниже:

— Это тьма, это...дочеловечность. Пусть даже там люди, пусть именно люди и сотворили! Не понимаешь?.. Да что там, я сам себя не всегда понимаю. А чуять не хочу, унизительно.

— Все равно не понял, — признался Томас. — Но ты ведь не боишься?

— Боюсь, — признался Олег. Он вздрогнул. — Ведь столько сил было потрачено, дабы вытащить человечество из этой тьмы, вечной ночи! Сколько светлых душ угасло... И тут снова нырнуть в сладостную тьму, ночь, где гаснет разум, а набирают торжествующе мощь тайные страхи, подспудные желания! Мы ведь еще не знаем дня, мы только-только увидели слабую полоску рассвета разума, где чуть заалел краешек земли! А позади страшная бесконечная ночь магии, колдовства, кровожадных богов, узаконенного зверства...