Он разжал пальцы. Горбун рухнул Олегу в ноги:

— Смилуйтесь, господин! Замолвите слово перед грозным рыцарем. Это же дракон, а не рыцарь! Я сам искал вас.

— Ах, искал! — проревел Томас. Он дал пинка в бок. — Что, еще и на мой меч глаз положил?

— Зачем бедному иудею меч?

— Ах, так ты и без меча обдерешь как русский медведь липку?

Горбун ухватил Олега за ноги:

— Замолви слово, у него ж ноги железные, как и лоб!

Олег кивнул Томасу, тот видел напряжение и тревогу в зеленых глазах. Да и сам, несмотря на ярость, ощутил недобрый холодок. Почему горбун бросается искать защиты от могучего рыцаря к простолюдину, да еще такому неприметному: в старой звериной шкуре, нечесаному, неухоженному. Знает о них больше, чем они показывают?

— Погоди, — остановил Томас Олега. — Пусть сперва признается. Ты все-таки черт?

Горбун умоляюще посмотрел на Олега, но, видя, что защиты пока нет, искательно и с некоторым укором поднял взор на грозного рыцаря:

— Ай-яй-яй, ясновельможный рыцарь, а рассуждает как простой йемен. Это для простого люда мир прост как их коровник, а рыцари... тем более — короли, знают о разных тайных службах, о другой жизни вроде бы привычных явлений...

Томас гаркнул, бешено раздувая ноздри:

— Ты мне голову не морочь! Я не строю из себя умника, того бы ты уже обвел вокруг пальца, а сейчас вот мой меч — твоя голова с плеч. Посмотрим, у черта вырастет ли другая?

Он зловеще выпростал меч, широко замахнулся. Горбун в диком страхе обхватил колени Олега:

— Неужто рыцарь ударит в спину?

Олег предостерегающе протянул руку:

— Томас, погоди. А то ненароком и мне обрубишь... хоть я и отшельник, но все же. Что-то мне его гнусная рожа кого-то напоминает. Ты случайно не сын Исхамона?

Горбун вскрикнул, растирая по лицу крупные, как капли нефти, слезы:

— Сын. Но почему случайно?

— Такая рожа могла получиться только случайно. Говори, кто послал? Зачем? Что велел? Сбрешешь — умрешь не от меча. Я не рыцарь. Ты у меня издохнешь так, что ваш Сатана примчится перенимать опыт.

Горбун пролепетал:

— Да-да, наслышан. Я могу отличить рыцаря от... не рыцаря.

Томас насторожился, видел, как Олег метнул в его сторону огненный взор:

— Наслышан? От кого?

— Ну, о великих героях, как и великих злодеях, все почесать язык любят. Я уж не упомню, кто и что говорил, но говорили... Не то у тебя шубу украли, не то ты украл... А шел я, чтобы повиниться перед рыцарем. Все равно конь мне не достался.

Томас онемел от такой наглой лжи. Его могучий кулак взлетел над головой черта, тот втянул ее в плечи, а калика сказал быстро:

— Говори, что слышал о женщине из мира живых?

— Какой... женщине?

Олег сказал раздраженно:

— Не прикидывайся. Не каждый день, даже не каждый век из мира живых уволакивают человека. Кто?

Томас ухватил черта за черную шею, сдавил. У того глаза полезли на лоб, посинел, пасть открылась, высунулся лиловый язык. Оба едва расслышали слабый сип:

— Ры... царь... Гудвин...

Томас чуть разжал пальцы, черт уже закатывает глаза, а Олег сказал нетерпеливо:

— Это своей чертовой бабушке скажи. Гудвин — тля, мальчик на побегушках, как и все рыцарство. Кто послал Гудвина?

Томас, дернувшийся при оскорблении рыцарства в лице Гудвина, снова сдавил шею черта, а другой рукой прищемил ему нос:

— Говори.

Черт просипел, из лиловых глаз выкатились две крупные слезы:

— Меня прибьют...

— Разве ты смертен? — удивился Олег.

— Или сошлют, — прошептал черт.

— А что может быть дальше ада?

— Это... цветущий сад... в сравнении... что ждет вас...

Томас поежился, но голос держал рыкающим, нагоняя на иудея ужас:

— И туда придем... за правом первой ночи! А ты, если не скажешь сейчас...

Черт дрожал, из глаз ручьем катились крупные слезы, с шипением шлепались на землю, исчезали, оставляя выжженные круги. Калика, гадко ухмыляясь, взял его за хвост и начал наматывать на кулак. Черт побледнел, скосил умоляющий взор на рыцаря, но тот уже побывал в Сарацинии, насмотрелся, лицом не дрогнул, слыша как скрипит кожа, а потом уже и трещит. Черт взвизгнул:

— Ее... увели... к Вельзевулу!

— Врешь! Вельзевул о ней и не слышал. Кто еще мог приказать такое?

— Не знаю... не смею... Тогда только сам...

Олег внезапно ухватил горбуна за ворот, рванул. Томас едва удержал добычу, ветхая ткань затрещала, он заранее задержал дыхание и сморщил нос, но на месте отвратительного горба зашевелилось грязное тряпье, лохмотья перепрелых кож, выпростались, и Томас от изумления едва не выпустил пленника.

Горб расползся в стороны старыми кожаными крыльями, похожими на крылья огромной летучей мыши, потертыми, с трещинками на суставах. Остатки шерсти сохранились только на внутренней стороне, а сухожилия от старости выцвели, сухие, словно выбеленные ветрами кости.