– Съешьте еще оливку.

Как и надеялась Корри, подобное предложение привело его в замешательство.

– Что? Нет, благодарю!

– Что и требовалось доказать! – победно улыбнулась Корри. – Не нужно быть ясновидящей, чтобы догадаться: вы не живете, а существуете. – Она с сожалением оглядела его: – Нельзя ограничиться одной оливкой и считать при этом, что живешь по-настоящему.

– Неужели? – язвительно протянул Гай, но Корри предпочла не обращать внимания на сарказм.

– Это еще не все! У меня есть и другие доказательства!

– Какие же именно? – вкрадчиво осведомился Гай, но Корри поняла, что попала не в бровь, а в глаз.

– Вы не умеете плакать.

– Какая нелепость, – коротко рассмеялся Гай. – Мужчины не плачут.

– А должны бы, – безапелляционно заявила Корри. – Во всяком случае, настоящие мужчины. Как Уолтер Рэли [7] .

Тут Корри впервые ощутила, что голова кружится, а перед глазами все плывет. Шампанское. Наверное, она слишком много выпила. Недаром Арлекин называет ее своей «маленькой нетерпеливой подружкой». Почему-то Корри казалось, что он вряд ли одобрил бы ее поведение, какие бы оправдания она ни привела в свою защиту. Девушке стало грустно. Глубокая печаль, не имеющая никакого отношения к опьянению, объяла ее душу.

– Раньше люди делали много такого, от чего теперь отвыкли, – тихо пробормотала она себе под нос, почти забыв о сидевшем напротив человеке. – Громко пели. Плясали на улицах. Заговаривали с незнакомцами. Именно поэтому все должны любить оперу. Там поют, танцуют и заговаривают с незнакомыми людьми.

– Насколько я понял, это речи знатока? – процедил Гай.

Нет, все бесполезно, она не в силах расшевелить его.

– Моя дорогая юная леди, ваша теория прекрасна, но есть ОПЕРА и опера. И знай вы что-нибудь об этом жанре, легко поняли бы, что сегодняшнее представление не стоит столь страстных тирад.

– О чем вы?!

Гай насмешливо прищурился:

– Да просто постановка весьма посредственная, чтобы из-за нее ломать копья. Если бы вы видели столько интерпретаций «Паяцев», сколько я…

– Возможно, именно поэтому вы и успели пресытиться! – взорвалась девушка. Пренебрежительная реплика вывела ее из полузабытья, прояснила мысли так же эффективно, как ледяной душ. Корри позволила себе расслабиться, посчитать его таким же человеческим существом, как она сама, заблудившимся во мраке ночи. Но теперь все стало на свои места!

Гай вежливо склонил голову.

– Вероятно, вы переели оливок!

Корри на мгновение потеряла дар речи и опустила глаза, чтобы избежать этого неумолимо-издевательского взгляда. Как ловко он отплатил ей той же монетой! Но Корри еще не сдалась!

Губы девушки скривились в обманчиво невинной улыбке.

– Однако я получила огромное удовольствие и оттого, и от другого… от «Паяцев» и оливок. Неужели вам не хотелось бы того же?

– Оставляю это преимущество вам, – отрезал Гай. – Преимущество, я сказал бы, исключительно юных и неопытных.

– Понятно. – Девушка вопросительно уставилась на собеседника. – Хотите сказать, месье де Шардонне, что если я очень постараюсь, то добьюсь того же, что и вы? То есть стану равнодушной ко всему на свете?

На щеках Гая заходили желваки. Ага, значит, ей удалось его уязвить?

– По крайней мере вам надо научиться различать посредственность и истинное совершенство, – пояснил Гай, явно теряя терпение.

– Вы очень взыскательны, месье де Шардонне.

– Взыскательность – не порок, мисс Модена.

– Нет? В таком случае не откажитесь поделиться со мной своим опытом, – наивно хлопая глазами, попросила девушка. – Что именно вас больше всего привлекает в опере?

Гай с подозрением взглянул на Корри.

– Прежде всего определенное равновесие между сюжетом и исполнением. Некое внутреннее соответствие исполнителей и строгая оценка зрителями музыки и пения. Не люблю крайностей. Хочется увидеть то, что находится за гранью обычной жизни. Озарено вечностью. Относится к непреходящим ценностям.

– Так я и знала! – обрадовалась Корри, мгновенно увидев возможность сразиться с врагом его же оружием. – Музыка не звучит постоянно. Этого от нее никто не ожидает. Только что вы ее слышали, а через мгновение она стихла, и началась новая мелодия. И опера не имеет ничего общего с равновесием, соответствием и оценкой. Опера – это жизнь и смерть, верность и измена, любовь и ненависть, дети и смех. – Вскочив с пола, девушка внезапно схватила со стола вазу с нарциссами. – Взгляните на цветы. Видите? Надеюсь, вы считаете их прекрасными? Так вот, ошибаетесь. Они ничто. Муляж. И только выглядят как живые. О, конечно, они простоят гораздо дольше, чем если бы их оставили расти. Здесь нарциссы сохраняются при комнатной температуре, воду меняют два раза в день и тем продлевают их цветение. Но это всего лишь декорация, обман. Цветы такими не бывают. Они, возможно, никогда не дышали настоящим воздухом! Смотрите, они все одинакового оттенка и размера. Их даже не замечают. Очередное украшение номера, не больше!