– Товарищ подполковник, не пойму я его.
– Голос звучал искренне. Воевал он, имеет три ордена, был старшим летчиком в расформированном полку, а у меня такое впечатление, что он никакого понятия о полете на штурмовике не имеет.

– Ну-ну, интересно!

– Самолетом управляет, точно пьяный: ни скорости постоянной, ни высоты, ни курса полета. Не летит, а плавает в проруби... Заходит на посадку, а мне в самолете сидеть противно. Я ему и говорю: "Уходи на второй круг! Снова зайдешь. Постарайся!" Молчит. Рулями не работает, а шурует, как метлой по тротуару. Пять раз сказал: "Уходи на второй круг!" Никакой реакции: продолжает издевательство над самолетом. Взорвался я, кричу: "Черт с тобой, садись!.. Поломаешь самолет, морду набью! Под суд пойдешь!" Когда я был уже в полной уверенности, что садимся, он ни с того ни с сего молча дает газ и пошел на второй круг. Когда это случилось, я ему приказал: "Не трогать самолет! Я управляю!" Если бы не послушался, не знаю, чем бы все кончилось... После вдвоем летели. Одному больше не доверил.

– Какой же вывод?
– Сохатый задумался.
– Может, с ним что-нибудь случилось? Спрашивал?

– Не спрашивал, но догадываюсь. Оставаться в армии не хочет. Вот и симулирует неуменье. Небось настроился на гражданку. Вы ведь знаете, многие хотят уйти. В ГВФ, в полярную авиацию. Экзотику ищут. Начитались про Чкалова, Громова. Новыми знаменитостями желают стать. А тут какой-то штурмовик: полет по кругу, на полигон, в зону. Войны нет - ни славы, ни орденов.

– Злой ты сегодня, Тулков. А может, всегда такой, да не высказывался?
– Сохатый прищурился, разглядывая его в упор.

– Будешь злой. Из-за дурака чуть в ящик не сыграли. Полвойны отлетал, а в таком идиотски-беспомощном состоянии бывать не приходилось.

– Не зарекайся. Может, и не раз еще придется. Авиация штука сложная.

– Ладно, командир. Не злой я и не плохой. Только еще дурак по молодости.

– Ишь ты, как повернул. Молодец... Где Хохоня?

– Велел подождать ему на улице. Там, наверное.

– Позови, в разговор не лезь. Слушай.

...Доклад летчика о прибытии по вызову Сохатый слушал вполуха. Внимательно глядел на рослого и белобрысого офицера, пытаясь понять его. В словах, в интонации Сохатому слышался какой-то неуловимо-знакомый акцент, как будто давно встречавшийся и позабытый.

– Садитесь, старший лейтенант... Разговаривать желательно откровенно, чтобы расстаться со взаимным уважением. Согласны?

– Согласен, товарищ командир!

"Волнуется. Напряжен. Надо его расположить на разговор", - подумал Иван Анисимович.

– Скажите, откуда и что означает фамилия ваша? Не думайте, что обидеть хочу.

– Кировский я, вятский. Фамилия наших краев. А означает, - летчик ухмыльнулся, подняв глаза на командира, лицо порозовело.
– Хохоня - значит щеголь.

– Ишь ты, - Сохатый улыбнулся.
– Подходит она к вам: и одеты форсисто, и парень симпатичный. Слышу слова пришепетываете, а не пойму, откуда знакомо. Бывал я в тех краях.
– Помолчал немного, согнал улыбку с лица. Только вот полеты не по фамилии, тут рассогласование получилось. Как же так: воевали, ордена имеете, а "горбыля" чуть не разбили? Объясните, если можете!

– Волновался да подзабыл. Давно не летал.

Хохоня замолчал. Сохатый с продолжением разговора не торопился. Стал закуривать... Летчик молчания не выдержал:

– Два ордена я заработал воздушным стрелком, а пилотом стал только в конце сорок четвертого.

– Сколько же вы не летали и почему?

– Месяцев пять... Посадку плохую сделал. Отругали вместо того, чтобы поучить. Когда стал проситься летать, сказали, что сейчас не до меня. Расформирование подошло... И в новом полку скоро месяц, как по нарядам специализируюсь.

– Наряд - тоже служба. А с полетами, действительно, плохо. В полку сейчас летчиков и самолетов больше, чем бывало в дивизии. Где размещать и куда ставить - не знаем. На полеты летчики становятся в очередь. Вот и подумайте, почему вы месяц не главным делом занимаетесь...
– Сохатый помолчал. А потом спросил громко:

– Летать-то хотите?

Брови у Хохони тревожно взлетели вверх. Он поднял голову и внимательно посмотрел на командира. На лице, в глазах изумление и оскорбленность.

– Конечно, хочу. Кто не хочет - тот не летчик.

– Всяко, Хохоня, бывает. Иной человек на войне значился, но от нее, злодейки, убегал, хитрил, чужой спиной или грудью прикрывался. Попробуй назови его правильным словом, крик подымет. Так и летчики: иной уже летать не хочет, а прямо об этом сказать еще стесняется, надеется без заявления демобилизации дождаться. Случится такое, и он со слезой в голосе речь прощальную скажет и с почетом уедет строить свою новую жизнь... Значит, хотите летать? А где? В армии или в гражданской авиации?

– Товарищ командир!
– Летчик встал.
– Оставите - служить буду. До генерала трудно, а до ваших чинов постараюсь, - улыбнулся открыто.

– Хвалю за откровенность. Не от меня зависит. Но желание запишем. Вопросы есть?

– Нет.

– Готовьтесь летать! Сначала с Тулковым, потом со мной. Можете идти.

Хохоня вышел.

Тулкову было стыдно. Он ждал нагоняя, сам теперь удивляясь, как он мог полететь с подчиненным, даже не поговорив толком с ним, не изучив личного дела и летной книжки.