– Ладно уж, не волнуйтесь. Сядет он. Надоест разыгрывать идиота - и приземлится. Прав капитан Тулков оказался: не хочет этот парень ни с нами, ни с военной авиацией знаться. Навострил лыжи на гражданку, добивается, чтобы уволили. Но не по его личному желанию, а по сокращению штатов. Так ему сподручней новую жизнь начинать.

...Хохоня вновь планировал на посадку. И опять шел выше положенного. Сохатый прикинул, где может приземлиться самолет при такой ошибке. Получался метров на пятьсот перелет. Посмотрел на дальний край аэродрома: "Должно хватить места для пробега".

– Садитесь, Хохоня.

Тулков заволновался, дернулся к Сохатому, открыл рот, собираясь что-то сказать, но подполковник жестом руки остановил его.

– Не надо. Пусть приземляется. Места хватит.

Летчик выравнивал самолет, подпускал его к земле все ближе, и вместе с ним "делал" посадку замполит: по мере снижения "Ила" приседал все ниже, как будто кто-то невидимый придавливал его к земле. Когда после приземления машина немного отделилась от земли, Зенин синхронно с ее движением тоже дернулся вверх, а потом вновь присел.

Подскочив на полметра, "Ил" плюхнулся на землю и покатился вдоль, постепенно теряя скорость. Посадку и полет теперь можно было уже считать законченными. И убедившись в этом, Зенин распрямился, шумно вздохнул:

– Дьявол окаянный, а не летчик. Привлеку к партийной ответственности за фокусы.

– Ничего ни тебе, ни ему это не даст. Приборов, записывающих полет, у нас нет. Вместо фактов - моции. Скажет, что не справился с заданием. Командиры вместо того, чтобы учить, торопили, а сейчас оговаривают его. Избавиться хотят. Лишних много. Тут и конец критике... Тулков, поезжай на стоянку. Высади его из самолета, и чтоб никаких разговоров. Закончим полеты, потом разберемся...

Вечером старший лейтенант Хохоня в присутствии подполковника Зенина и капитана Тулкова признался Сохатому, что хочет уйти из армии. И подал рапорт на демобилизацию...

И в радости горе

Окончена академия.

Подполковника Сохатого распирала радость. Иван Анисимович чувствовал себя альпинистом, покорившим высочайшую вершину и теперь разглядывающим с ее высоты открывшийся ему новый горизонт. Думая о завершившемся этапе жизни и завтрашнем дне, он каждой клеточкой тела ощущал в себе готовность к новым восхождениям и на более крутые горы, пока еще не видимые отчетливо. Удовлетворение достигнутым заслоняло от него в этот миг простую мудрость, что двух одинаковых даже на один пик не бывает восхождений, что с человеком от прошлого остаются только знания и опыт, а трудности встречают его в пути всегда новые. Он, выросший в огне войны от младшего лейтенанта до подполковника, сформировавшийся в условиях фронтового демократизма, не очень-то представлял ожидающие его ухабы на командирском пути и будущих воздушных дорогах, на которых, как и у скалолазов, трудны подъемы, но не легче и спуски.

Получив диплом и сказав, что положено в таких случаях говорить поздравившему его начальнику, Иван спустился со сцены в ярко освещенный зал навстречу счастливой улыбке Любы. Он шел мимо празднично одетых женщин и не менее красивых в своих парадных мундирах офицеров - его товарищей, вместе с ним получивших сегодня дипломы.

Люба откинула сиденье рядом с собой, шепнула:

– Садись, Ванечка. Поздравляю тебя, милый.
– И поцеловала в щеку.

– Любаша, ты же хулиганишь. Не стыдно тебе?

Иван взял ее руку и тихонько поцеловал ладошку.

– Я тебя, Любушка, тоже поздравляю.

* * *

Они неторопливой походкой отдыхающих людей шли домой.

Легкий ветерок подметал асфальт площади Революции. В безлюдье и ночной тишине здание гостиницу "Москва", площадь, Кремлевская стена и ее угловая башня, островерхий куб Исторического музея казались Сохатому еще красивее и величественнее, чем днем.

– Ванюша, - Люба чуть помолчала, - знаешь, я сейчас как-то по-новому увидела ансамбль площади. Совершенно разные постройки по своему стилю и назначению, объединенные местом и омывающим их ветром, звучат, как слаженный оркестр. Это как вы, выпускники, на сегодняшнем банкете - все разные и одновременно одинаковые. Но торжество кончилось; отзвучали заздравные тосты, отыграла музыка, и, наверное, никогда вам больше не удастся собраться вместе, поговорить на равных, попеть. Через день начнутся назначения и будете вы уже разные, как эти здания, если их расставить поодиночке...

– Ты права, умница... Академический отличник может оказаться в деле посредственностью, а троечник - наоборот... Но знаю одно: любому из нас с прямой спиной и самостоятельностью мнения - легко в дороге не будет. Только все ли изберут трудный путь?

– А ты какой выберешь?

Люба вскинула голову, и глаза их встретились. В отсвете уличного фонаря глаза жены блестели загадочно, мысль в них Ивану прочитать не удалось, и он ответил честно:

– Такой же, как на войне.
– Обхватил Любу за талию, приподнял и покружился с ней, потом поцеловал в губы и поставил на землю.
– Как на войне, Люба... Другим же приемам я не обучен.

– Набьют шишек, - она засмеялась и взяла мужа под руку.

* * *

Время летних отпусков, школьных и студенческих каникул миновало, прошедшее и будущее расположились от Сохатого на одинаковом удалении. Он ехал в купе мягкого вагона. Один. Это было как раз кстати: можно проанализировать события последних дней и свое новое назначение.

"Что я приобрел за эти дни?" - в который уже раз задавал он себе вопрос.

Сохатый проявил твердость и отстоял свое желание летать на новой, реактивной, машине, а не на самолете времен войны, который уже устарел, но пока еще на вооружении. На новом реактивном бомбардировщике ждала и новая интересная работа - шаг в следующий авиационный век.