он, кто к востоку рвался, откинув

сомнений и суеверий груз,

кто воздвиг средь тюленей и средь дельфинов

крест на острове Санта Крус:

"Молитву на бреге пустынном, голом,

Святая Мария, тебе творю:

ужас перед священным симв*лом

внуши и зверю и дикарю!"

Диас - ломавший судьбу упрямо,

но за пределом встречавший предел,

как ван Линсхотен, как Дрейк и да Гама,

как все, кто до цели дойти не сумел.

Исполин Горы набычился гневно,

смертельным бивнем выставя риф:

крыла распластав, сюда ежедневно

прилетает белоголовый гриф,

подслеповатые глазки таращит

и подплывающие суда

прямо на каменный бивень тащит,

которым вспорота здесь вода;

корабль уходит рывком единым

в соленую, непроглядную тьму;

не один, кто крестом угрожал сарацинам,

на дне покоится, в вечном дому;

давно доиграв мирскую драму,

призрак-корабль обходит мель,

к Лиссабону, Лондону, Амстердаму

везет подарки восточных земель:

алмазы, гвоздика, перец, корица,

серебро, сундуки золотого шитья...

"Здесь, где ангелам-рыбам пристало резвиться,

средь руин корабельных двигаюсь я,

здесь каменный бивень - цель и награда,

последний причал и венец трудов

неловких искателей Эльдорадо,

здесь под утро на остовах мертвых судов

играют зеленые, белые зори,

и виден обросший солью скелет,

серебряный грошик, брошенный в мире

"Гарлем", покоимый триста лет.

"Доброй Надежде", "Цапле", "Верблюду"

судьба уподобит ли жизнь мою?

Неужто я, недостойный, буду

семенем, брошенным в землю сию?"

*

Чаячье в небе мелькает крыло.

Сквозит бахрома дождя седая.

Йорик знает, что время почти пришло,

и в перископ глядит, выжидая:

быть может, под пасмурной пеленой

наконец предстанет жадному взору

город, неведомый, но родной,

обнявший плосковершинную гору...

Прежде, чем день, разлившись вокруг,

наполнит воздух жаркой одышкой,

по лестнице Йорик выходит в люк,

прорезиненный сверток держа под мышкой.

На мостике с ним остается вдвоем

Мануэл, воитель худой и упрямый,

от багра и копий на теле чьем

в пяти местах глубокие шрамы.

– Готовься снова увидеть нас,

не зная ни мига, ни дня, ни года:

никто не в силах предвидеть час

прихода нашего и ухода.

Бестрепетно и терпеливо жди:

момент любой для нас одинаков.

Помни о нас постоянно среди

предвестий, примет и условных знаков.

Вот карта тебе - ты уходишь в бой,

надежда - на разум, на глазомер твой;

как я когда-то, теперь собой

во имя цели твердо пожертвуй.

Потом сирена, как зверь, ревет,

и голос ее монотонный страшен

над рябью свинцовой прибрежных вод;

вот - город, с тысячью зданий, башен,

с шумом моторов, с шорохом шин;

и вот, покинутый на дороге

с картой и свертком, в толпе - один,

человек исчезает в тумане, в смоге.

2. ФОТОКАМЕРА

Из гостиницы он выезжает с утра,

в окнах автобуса видит вскоре

мир, который ему открывать пора:

Львиную Голову, Взгорье, море.

Город террасами вверх ползет,

желтым и красным испятнана круча,

костистой громадой глядит в небосвод

Горы Столовой белая туча.

За стеклами - нематерьяльный вид,

изменчивых образов вереницы:

время безвременьем стать норовит,

пространство утрачивает границы.

Пик Дьявола, рвущийся в высоту;

Йорик думает, что едва ли

так уж уютно меж труб в порту

Яну ван Рибеку на пьедестале.

"Форт, не подвластный жадным годам,

пять сверкающих бастионов:

Катценеленбоген, Оранье, Лердам,

Нассау, Бюрен, - над осыпью склонов

восставшие, венчая собой

конечный выступ скальных нагорий,

звезда, возожженная борьбой