Шрифт:
Ты позабыл меня давно, Но я тебя найду. Не знаю где. Не знаю. Но В полуночном бреду Возможно все...
По склонам скал Наверх (а эхо - вниз). Ты здесь, наверно, тосковал Здесь мрак плотней навис, Здесь бесноватых молний пляс, И треск сухих комет, И близость беззакатных глаз, Дающих тьму и свет. Ты близок. Путь смертельных круч Окончен. Вперебой Толкутся звезды. Залежь туч. И бредится тобой. Ты здесь. Но звездная стена Увидеть не дает. Я прошибаю брешь. Она Надтреснута, и вот Я в брызгах радости, в лучах, В лохмотьях темноты, И, распростертая во прах, Смотреть не смею: Ты! Клубится мгла твоих волос, И мрачен мрамор лба. Твои глаза - предвестье гроз, Мой рок, моя судьба... Глаза!- Разросшаяся ночь, Хранилище зарниц... Ветрищу двигаться невмочь Сквозь душный шум ресниц. За одиночество... Не верь! О, мне ли мстить - зови... Иду, мой демон,- в счастье, в смерть В предел земной любви. 1929 Мария Петровых. Домолчаться до стихов. Домашняя библиотека поэзии. Москва: Эксмо-Пресс, 1999.
МОРЕ Тебя, двуполое, таким,Люблю. Как воздух твой прозрачен! Но долгий сон невыносим,Твой норов требует: иначе!
Наскучил сизый, и любой Рождаешь ты из мглы глубокой,Лиловый, или голубой, Или зеленый с поволокой.
Днем - солнце плавает по дну, Пугая встречного дельфина. Разрезать крепкую волну В ней солнечная сердцевина!
Но отступают от скалы, Почуя тишину ночную, Темно-зеленые валы И замыкаются вплотную,
И поднимается луна Над горизонтом напряженным, Сквозь море спящее она Проходит трепетом бессонным.
Одной на свете жить нельзя: В воде дрожит луна другая, А волны блещут, голося, О черный берег ударяя...
Один, второй, мильонный вал, А человек смятенья полон: Он всп 1000 омнил и затосковал О безначальном, о двуполом. 1929, Гурзуф Мария Петровых. Домолчаться до стихов. Домашняя библиотека поэзии. Москва: Эксмо-Пресс, 1999.
ИСТОРИЯ ОДНОГО ЗНАКОМСТВА
Памяти Ю. К. Звонникова
Возник из тьмы, Бледнел и близился почти неслышно,Обломок льда чудесных очертаний: Совсем как человек. В твоей груди Дремало пламя. Тихо пробуждаясь, Вытягивалось, трогало гортань.
И голос твой, Тяжелое тепло приняв, густея, Размеренно над нами колыхался, То удлиняясь, то сжимаясь в стих. Суровым словом вызванные к жизни, Ворчали и ворочались века.
И чудилось: Стихи свои приносишь ты из края, Где звезды негоревшие томятся, Где сказки нерассказанные ждут, Где чьи-то крылья бьются о решетку И смерть сидит, зевая на луну.
Ты уходил, На звезды мертвые легко ступая. С бесплатным приложением событий, Опять по росту строятся века. Похрустывали под ногами звезды. О, как ты не поранил нежных ног!
Ты врос во тьму. Тебя не ждали и не вспоминали. Но дивное свершилось превращенье Ты к нам пришел как смертный человек. (Иль пламя затаенное проснулось И разбудило стынущую плоть?)
Не ведаю. Но помню я, что встретились мы в полдень, Мы встретились на пыльном тротуаре, Ты еле нес тяжелый чемодан. (Наверно, звезды, сказки, перстень смерти, Зуб колдуна, живой змеиный глаз...)
И стал как все. Ты служишь в Сельхозгизе, Обедаешь в общественной столовой, И в комнате есть у тебя постель Для страсти, сна, бессонницы и смерти. Но ты поэт и, значит,- чародей.
Твоя душа Колышется неслышным опахалом, Сокровищем загробного Египта, И поверяет в алчущую ночь О небе, где одно сплошное солнце, И о земле, затерянной в песках. 1929 Мария Петровых. Домолчаться до стихов. Домашняя библиотека поэзии. Москва: Эксмо-Пресс, 1999.
СТАРОСТЬ Смысл старости печален и суров: За радость покарать, унизить наказаньем... Так, вместо возбуждающих смешков Разбухшие мешочки под глазами.
Нет на ладонях ласк. Ослабли пульсы зла. Любимый отошел - не вскрикнула
от боли... Так ревность ревматизмом заросла В суставах, не сгибающихся боле.
И вместо властных слов - нелепый
лепет льнет К обрюзгшим деснам... Смрад оплывшему
огарку Прощаешь, мимо чашки каплешь йод И желчью харкаешь на старую кухарку.
На столике - и пластырь и псалтырь... (Твоей ли пластике рукоплескали?.. ) За окнами - постылое: пустырь, Да ночь насмешливые звезды скалит... 1929 Мария Петровых. Домолчаться до стихов. Домашняя библиотека поэзии. Москва: Эксмо-Пресс, 1999.
* * * Судьба за мной присматривала в оба, Чтоб вдруг не обошла меня утрата. Я потеряла друга, мужа, брата, Я получала письма из-за гроба.
Она ко мне внимательна особо И на немые муки торовата. А счастье исчезало без возврата... За что, я не пойму, такая злоба?
И все исподтишка, все шито-крыто. И вот сидит на краешке порога Старуха у разбитого корыта.
– А что?- сказала б ты.И впрямь старуха. Ни памяти, ни зрения, ни слуха. Сидит, бормочет про судьбу, про Бога... 1967 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.