Сверху кто-то звал, говорил что-то. Но Николай не мог различить ни слова. Все звуки сливались в неясное бормотание, издаваемое кем-то расплывчатым, похожим на человека. Николай не мог окончательно прийти в себя, он все еще оставался в щупальцах наваждения. Пытался вырваться из них и потому-то карабкался по склону, в кровь обдирая руки, уродуя давно не стриженные ногти.

– Руку, руку давай!
– доносилось как сквозь вату. Николай сощурил глаза, всмотрелся - там наверху сидел на корточках старик и тянул ему широкую узловатую ладонь. Именно эта живая, подрагивающая ладонь и убедила Николая в том, что сон позади, что он выкарабкался из черного омута. И это было как открытие, он перестал рваться наверх, сразу ослабел, сполз на дно оврага и, уткнувшись лицом в землю, беззвучно зарыдал.

– Да ты чего?
– неслось сверху.
– Чего с тобой? Ну, погоди, я спущусь!

Николай не слышал слов. Истерический припадок был позади. И он уже забыл, как катался по земле несколько секунд назад. Все отступило перед одним - сон, до последней его фазы, был настолько явственным, что Николай уверился в нем, уверился в своем здоровье, в своей силе... И теперь, после того как он почувствовал себя, пусть ненадолго, пусть во сне, но все-таки человеком, возвращаться к своему обыденному состоянию было невыносимо! Почему, почему он не умер в этом сне?! За что он должен снова возвращаться в себя, в свое изношенное, истерзанное тело! Он рыдал и рвал руками траву. Растоптать, уничтожить все вокруг, взорвать этот мир! Весь! Но его сил не хватало даже на то, чтобы выбраться из оврага.

– Эй, дружок! Да ты здоров ли?

Николай почувствовал на своем плече тяжелую ладонь. Старик все-таки спустился вниз и теперь хотел помочь ему. Но Николай помощи ни от кого принимать не желал. Желание было одно - остаться в этом овраге навсегда. Умереть в нем.

– Уйди!
– сквозь зубы бросил он старику и дернул плечом, стряхивая ладонь.

Но она даже не шелохнулась.

– Ух ты, горячий какой!

– Что вам от меня надо?
– не выдержав, закричал в голос Николай, чувствуя бессильную, закипающую мутной пеной ярость.

– Ну-у, теперь точно вижу, перебрал парень. Я-то сомневался поначалу, а теперь... Я-то думал, вдруг приступ какой, падучая, к примеру. Ну да чего там, вставай!

Николай отвернулся, вцепился в траву.

– Подымайся-ка, нечего тут, пойдем.
– Старик просунул руку под мышку Николаю и приподнял его.
– Раз уж я к тебе слез сюда, так чего ж, бросать? Пошли!

Николай понял, что старик вредный, прилипучий, от такого не избавишься. Он поддался. Встал, оперся на плечо. В голове сильно гудело, но ноги ничего, ноги держали.

– Вот и молодец!
– обрадовался старик.
– Пошли-ка, посидим на скамеечке, отдохнешь. Совсем в себя придешь. Ох ты, дела!

Николай уперся и недоверчиво посмотрел на старика. Тот был пониже его, в соломенной шляпе и с короткими сивыми усами. На лацкане буклястого серого пиджака поблескивала медаль ветерана.

– Да ты не пугайся! Тут наверху лавочка есть, за деревьями. Посидишь проветришься...

– Там милиция, - хрипло выдохнул Николай и стал вырывать руку.

– Дурачочек! Да тебе самому надо к ним идти, там определят, направят лечиться...

Николай рванулся сильнее. В глазах его застыл испуг, ноги ослабли, стали разъезжаться в стороны.

– Да не ершись ты! Я ж тебя никуда силком тащить не собираюсь, дурачина. Пошли.

Они долго, оскальзываясь и опираясь временами о кочки, придерживаясь за жидкие кустики, выбирались наверх. Старик взмок, сдвинул шляпу на затылок. Он тяжело дышал, с присвистом, с надрывом.

– Садися!

Николай плюхнулся на скамейку, вытянул ноги. Его охватило полнейшее безразличие ко всему и прежде всего к себе. Зачем с ним возятся? Какой толк от этой возни? Как они не понимают сами!

– Вот и порядок.
– Старик стер рукавом испарину, приободрился.
– Что ж ты с собой делаешь? Ведь молодой еще! Небось, немногим за сорок перевалило?

– Тридцать шесть, - машинально ответил Николай.

Старик покачал головой, промолчал.

– Я пойду, - попытался встать Николай.

Но старик дернул его за рукав, и он не удержался на ногах - спинка скамьи больно ударила в спину.

– Ну куда ж ты пойдешь, куда!

Они просидели молча несколько минут. Николай чувствовал себя не в своей тарелке, но не мог ничего связного проговорить - и мысли и слова путались в голове, язык не слушался.

– Я вот уже седьмой год на пенсии, - начал старик, подергивая просмоленный ус, - не поверишь: шесть классов образования, всю жизнь формовщиком, а тут так увлекся книжками ни днем, ни ночью оторваться не могу. Гулять и то себя силком понуждаю. Всю сыновью библиотеку перечел, за внуковы книжки принимаюсь. Он большой уже у меня...

Николай согласно кивал, не вслушиваясь в слова. Его совершенно не интересовали ни сам старик, ни его увлечения, тем более какие-то книжки, внуки. Николай страдал, он жалел, что всю мелочь оставил Витюне и сейчас даже не на что сходить выпить кружку пива.