Приехал отец. От него и от его вещей пахло дымом. Он повел Зинку на могилу матери. Зинка сама так и не сходила. Она сидела на голубой скамеечке и думала: "Неужели он ее так любил - чуть что, на могилку?"

– Она умерла, - сказал отец.
– Нашей вины здесь нет. И все равно кто-то из нас за ней недоглядел... Я, конечно, женюсь, я мужик не старый и здоровый. Но с твоей матерью как бы ушло от меня что-то такое, чего уже никогда не будет. Такой огонь, какой можно в руки взять, можно держать его, как птичку.

"И чего говорит, - думала Зинка.
– Наверно, уже девицу себе завел птичку. Ну и пусть, я все равно уеду в Ленинград".

По возвращении степной край, где они жили, ей не понравился. Собственно, сам край еще ничего. Но город! Как можно его любить? А ведь она говорила и писала в школьных сочинениях совершенно искренне - "мой любимый город".

– Куда надумала?
– спросил отец, когда шли с кладбища.

– На курсы поваров в "Иртышзолото". Знаешь, сколько они зарабатывают?

– Абортами они богаты.

– Не понимаем мы друг друга, батя.

Илюшка Лихачев, ее одноклассник, не поступивший в Томский университет, сговаривал ее пойти устраиваться на зоотехника по маралам.

– Панты, понимаешь? Деньжищ - миллионы. Пантокрин, понимаешь? Москвичи-импотенты - как пчелы на мед.
– Но он не знал, где такие курсы, адреса их не знал. Обещал узнать, говоря: - Ну, пойдем, Зинка, в степь... Ох, там красиво и земля еще не холодная...

– И ты туда же, детский сад.
– Зинка сильно прищемила ему нос между пальцами.

Другой одноклассник, тоже не поступивший, сманивал ее поехать в Туркмению на курсы змееловов.

Подружка шепнула, что ею интересуется богатый и не старый заведующий пушной базой, ему секретарша нужна.

Зинка пошла в официантки в кафе-стекляшку "Зорька".

Когда она пришла домой первый раз сильно подвыпившая, отец отстегал ее офицерским ремнем и очень мирно попросил:

– Зинка, уезжай в Ленинград. Здесь ты будешь для меня позором. Я вижу, куда тебя гнет. А в Ленинграде, Зинка, сам город не даст тебе скатиться.

"Еще как даст, - подумала Зинка.
– Еще и подтолкнет. Из-за него я и дергаюсь". Все же просьба отца на нее подействовала. Но еще больше посылка.

Пришла из Ленинграда посылка с ее курткой, в которой были целехоньки зашитые под подкладку двести рублей. Девчонки из общежития писали, что куртку они нашли у ее подружки, с которой она с вокзала пришла. Что они простили ей ее обидные слова, поскольку ее хорошо понимают, и звали приезжать снова. Даже прислали альбом с видами Ленинграда. "А эту "подругу" мы били долго...
– сообщили они.
– Хотели в ее школу написать, что она воровка. Да плюнули. Даже на билет собрали..."

– Я тебе деньги посылать буду каждый месяц, - сказал отец.
– Потом у тебя сынок родится. Он будет, как и я, ленинградец... Там, Зинка, Эрмитаж. А где Эрмитаж, там и культура.

Зинка уволилась из "стекляшки" и, как ее ни уговаривали, не выпила "на отвал" ни капли. В Ленинград она послала письмо, чтобы сообщили, когда набор в какое-нибудь приличное ПТУ. Ей ответили сразу же телеграфом: "Вылетай".

Набирали строителей, Зинка пошла в ПТУ с питанием.

"Отцовские деньги буду копить, - сказала она.
– У меня на сей счет планы". Поселилась она, хоть ей и дали общежитие, у своих девчонок из треста "Капремстрой".

– Поздравьте, - сказала она, заваливаясь на кровать.
– Я теперь, стало быть, каменщик.

Девчурка Нюрка - метр восемьдесят шесть росту, объем бедер - не хватает портняжного метра, - вытащила из-под кровати кирпич двумя пальцами и положила его на подоконник. Вытащила из-под кровати еще кирпич и тоже уложила на подоконник.

– И так семьсот пятьдесят раз - норма. И все двумя пальцами. Не говоря уже о прочем, как-то: положить раствор, разровнять раствор, выровнять кладку. Ну и качество надо, иначе развалится. Хотя на новых домах качество - дело шестое. Далее: холод, ветер, кашель, губы потрескались, распухли, а тебе целоваться охота. Возьми у меня из-под кровати кирпичи, там двадцать штук. Тренируйся.

– Я долго не пробуду, - сказала Зинка.
– Пробьюсь куда-нибудь.

– Передом?
– спросила Нюрка.

– Головой.

Так и стали ее называть - Головастая.

Ко Льву Зинка пошла сразу же по приезде в Ленинград. Деньги - долг она отправила ему телеграфом, и теперь у нее даже как бы причина была: мол, получил ли он перевод?

На ее звонок дверь открыл парень, бесформенный, лоснящийся и какой-то оплывший, но, видать, не злой.

– Привет, - сказал парень.
– Ты ко мне или к маме?