– Что же с Вовкой-то произошло?

И вдруг словно занавес перед ним раздвинулся, состоящий из многочисленных слоев тьмы.

Видит он небо в огне, и горы в огне, и город в огне. Даже море в огне. И двое мальчишек - один-то определенно Вовка во всей амуниции: в зимнем пальто и шапке-ушанке, другой - похожий на Вовку летнего, вылезшего из речки, - вместо трусиков - полотенце - вытаскивают из разрушенного дома старика в тунике. Тот Вовка, который летний, изранен весь, весь в саже и волдырях, и сил у него нет. Падает он.

Положили мальчишки старика под раскидистую сосну у ручья. И старик тот очнулся и рвется обратно в разрушенный дом. Мальчишки его не пускают. Дом разрушенный начинает изнутри дымиться. Старик закрыл лицо руками заплакал. Тогда летний Вовка на сожженных ногах рванулся к дому, но зимний Вовка его оттолкнул и сам в дом проник. Обрушилась крыша у дома. Взметнулся кверху столб искр, как рой розовых ос на фоне багрового пламени...

Многочисленные слои тьмы сомкнулись, превратились в холодный мрамор.

– На столб глядишь? Гляди, гляди...
– услышал милиционер товарищ Марусин позади себя. Обернулся - старуха Лукоморьевна из Старой Руссы.

– Здравствуйте, бабушка Лукоморьевна, - сказал милиционер товарищ Марусин.

– Здравствуй и ты. Ишь ты, какой форменный! При погонах. А мальчонкой-то был - одни ноги.

Хотел милиционер товарищ Марусин у старухи Лукоморьевны про волшебницу Маков Цвет расспросить. А старухи и нет - стоит возле него девица цыганского вида, наполовину постриженная, наполовину лохматая. С сережкой в одном ухе. Один чулок полосатый, другой чулок белый. И мешок ему предлагает:

– Битте-дритте. Купите мешок, капитан, - модно. Сори-пори...

А на мешке Вовка Попугаев в ластах и в маске.

– Человек будущего. Грядущий беби, - говорит девица. Спортивно-земноводный. Может развиваться без бабушки и даже без мамы...

– А если я вас немедленно арестую?

– За что, капитан? Этот мешок я сама шила, сама рисовала. Я художник-мешкист. Новое направление. А что - не хуже, чем эти картины в золотых рамах.

Глядит товарищ Марусин и правда - не хуже. Он и понял - логически, что, действительно, красота ушла, если мешок смотрится вровень с музейной картиной.

А девица берет его под руку.

– Ай лав ю, - говорит.
– Шерами.

Вбежал тут в музей первый "А" всей гурьбой. Кричит:

– Где ковер?

– Я не трогала, - сказала девица.

Первый "А" посмотрел на нее сурово. Сказал:

– Руки прочь!

Она фыркнула, взвизгнула, прошептала и все этак гневно:

– А вам-то какое дело, букашки?
– И ушла.

Вбежал Вовка в горящий дом. Все колышется. Гул идет из-под земли. И слитный вопль многих сотен людей.

Балка перед ним упала. Это он хорошо помнит. Искры ему в лицо, дым. И глаза не вытрешь - маска. Вовка балку ногой в валенке отпихнул. Вошел в мастерскую. Все горит. Амфоры, гидрии, кратеры, пифосы (по-Вовкиному горшки) один красивее другого - лопаются. Вовка хватает то один горшок, то другой. Они разваливаются у него в руках... И тут он увидел тот черный пифос, о котором ему Полувовка сказал: "Первый на земле черный сосуд с красным рисунком". Схватил его Вовка, бросился в коридор. И как раз крыша рухнула. Перегородила дорогу.

Вовка табуретку поставил на стол. С нее на глинобитную стену залез. Стена колышется, оползает. "Только бы не рухнула внутрь дома, в огонь..."

Но Вовка все же успел со стены спрыгнуть.

Старик - Полувовкин учитель - руки ему целовал. Называл каким-то красивым словом, похожим на "диоскур".

"Он всю жизнь искал секрет черной гончарной массы. И эту форму он создал первым. Форму трудно создать, чтобы как часть природы, как будто она всегда была. Спасибо тебе..." - Так говорил Полувовка, а у самого не только тело и лицо в волдырях - на губах волдыри и волос нету.

А город горел, и огонь подвигался к ручью, у которого они лежали. Встали они с трудом. Помогли подняться старому мастеру. И пошли по горячей воде. А в воду с неба падали камушки.

– Вовочка, - сказала мама.
– Проснись, Вовочка... Нам папа телеграмму прислал. Вот послушай: "Начинайте день с какао!" Может, начнем?
– спросила она и всхлипнула.

Заболел Вовка.

Лежит на диване - спит. И бредит. Произносит слова, которых знать не может. Говорит: "Подай мне, брат, кельту". А кельтой у древних греков называлось бронзовое долото.