Владимир Михайлович Померанцев
(1907-1971)
ОБОРОТЕНЬ
Рассказ
Есть много разных способов казней. Но я не слышал о том виде расправы, с которым столкнулся в 1930 году в Сохатовке. Здесь клали вора на спину оленя, крепко привязывали и отпускали зверя в тайгу. Избавляясь от докучливой ноши, олень катался с ней по земле, бил ее о суки, рвал о деревья...
– Кто вязал?
– спрашивал я мужиков.
– Все вязали,- отвечали они.
– Кто придумал?
Они молчали, не зная ответа.
– Разве такое придумаешь,- нашелся наконец человек, который решил объяснить мне нелепость вопроса.- Это закон у нас. Мы по закону...
Положение мое было нелегким. Приехав в эту оторванную от мира деревню расследовать дело о самосудах, я должен был вместо изучения фактов заняться изучением нравов. А нравы оказались такими диковинными, что самосудом здесь посчитали бы привлечение к ответу за самосуд.
Вязали действительно многие. Но мне довелось приглядеться к одному из убийц - самому виноватому и самому несчастному в этой необыкновенной деревне. И встреча стала для нас роковой...
ДУХОВНЫЙ ПАСТЫРЬ
Моим наставником здесь был председатель сельсовета Миша Онуфриев. Меня сразу привлекли в нем смышленые живые глаза и веселое молодое лицо.
Наш первый разговор был такой.
– Даже и не знаю, куда вас на квартиру поставить,- почесал он затылок,- в каждом доме есть девки...
– Что же из этого?
– не понял я такого препятствия.
– Ну, всяко бывает... Лишнее скажете, лишний раз взглянете, в сенях ущипнете... А за это завяжут в крапиву. Не посмотрят на то, что начальник.
Я хлопал глазами.
Он объяснил мне, что, по местным обычаям, парня, который лезет к девчонке без намерений венчаться, сажают нагишом в набитый крапивой мешок и оставляют так на целые сутки.
– Оберегаются от пришлых любителей. Тут ведь всякие забредали, бывало... Приискатели, старатели, беглые... Из властей никто никогда не бывал, а каторжники пробираться умели... Ну и уставили деды обычай... До сих пор держится.
– Какая дикость!
– сказал я.
– Ужас!
– подтвердил председатель.- Я когда приехал сюда в двадцать седьмом, думал - не выживу.
– Жуткая боль?
– спросил я деловито.
– Не говорите! Перенести невозможно. Помешаться легко.
– Ну и что с вами было потом?
– Потом не раздумывал... Сразу женился.
– На местной?
– А я тоже ведь местный. Но меня отсюда один заезжий большевик увозил. Я у него в Качуге жил. Там в школе учился. А потом вот вернуться пришлось.
– Почему же пришлось?
– История вышла... Я хотел в университет подаваться, об Иркутске мечтал, а меня из последнего класса турнули. С волчьим билетом...
– Это за что же?
– За дурь,- чистосердечно признался он.- Я, понимаете, директора со второго этажа обмочил.
– Д-да,- не нашелся я ничего больше сказать.- И за что же вы его так? Что он вам сделал?
– Ничего он не сделал. Просто с ребятами спорили.. Хватит духу или не хватит.
– Значит, хватило?
– Угу, - грустно подтвердил он свой печальный успех.
– И возвратились к отцу?
– Нет, отец у меня в гражданской погиб, Каппель убил его. Это у Колчака генерал был такой. Когда Колчака раскрошили, он с отрядом подался в леса. А отец пошел драться против него. Отец здесь единственный красный Другие наши деревенские не воевали, потому что им нельзя убивать... Большевик меня потому и забрал к себе, что отец считался погибшим за новую власть. И председателем меня назначили тоже из-за отца. Впрочем, здесь только председатель и числится, а Совета у нас не имеется . Налогов не платим, хлеб не вывозим... И ничего с нами поделать не могут, потому что к нам трудно добраться.
– Значит, обязанностей у вас нет никаких?
– Почти, можно сказать, никаких. Пробовал объяснять про советскую власть, но людям это неинтересно... Им все равно, чья власть, раз не божья... И Киренск с меня тоже никакого дела не требует. Я послал раз при случае сведения о смертях и рождениях, но их, наверное, выбросили. Ведь мы там ни в каких бумагах не числимся, и им про нас не обязательно знать...
– Значит, и жалованья вы не получаете?
– Конечно, не получаю.
– А на что вы живете? Свое хозяйство у вас?
– Какое там хозяйство,- пренебрежительно мотнул он головой.- Всей живности - поросенок и трое ребят.
– Как?
Он засмеялся.
– Да вот так.. Тоска тут. Только и остается, что делать детей. Не гадал и не думал, что в двадцать два года у меня их будет три штуки.
– Трудно, наверное, без хозяйства кормиться?
– Вообще-то конечно. Но с хозяйством надо возиться, а я не люблю. Я в школе в комитете учащихся был, драматическим кружком заправлял... Пьески мы ставили, плакаты писали. Вот это мне нравилось.