– И как оружие забирали не помнишь?

– He-ee.. Григорий не прошел пока, я и не знал, что наган забрали...

– А почему решил, что не один, а двое или даже трое нападавших было?

– Так, когда этот закурить попросил, тени, вроде, за ним мелькнули...

Холмогоров, рассказывая, отвечая на вопросы, глядел на старшего лейтенанта и не замечал, что на почтительном удалении, за забором – дырявым и давно не ремонтированным – собралась и созерцала происходящее, вслушивалась в диалог группка жильцов дома, соседствовавшего с церковью-складом. Некогда это был поповский дом, просторный, и потому давно внутри перестроенный, переделанный под жилье для полдюжины семей.

Оперативник Мамонтов уже успел дать служебной овчарке понюхать веревки, секунда – и приказал бы псу работать, искать след, но тут раздался голос из-за забора. Голос принадлежал жилице бывшего причтового дома бабке Надежде:

– И не совестно, Петр, а? Одним людям голову морочишь, на других напраслину возводишь. Иль заспал, пьяным в полночь подходил ко мне, сказал: «Я, бабка Надежда, револьвер, кажется, уронил в колодец?..» У Холмогорова от этих слов челюсть отвисла. Старший лейтенант пригласил бабку Надежду подойти, спросил:

– Пьяный вечером был Холмогоров?,

– Да уж дальше некуда. Пьяней вина.

– В котором часу пьяным видели?

– Так в котором? Как заступил на дежурство, сразу и присосался к бутылке.

– Один?

– Зачем один. С Григорием вон. Григорий после ушел.

– Когда Холмогоров подходил к вам в полночь, лицо какое у него было?

– Да пьяное...

Сообразив, чего добивается от нее сотрудник милиции, бабка Надежда прибавила поспешно:

– Не побитое. Это уж не знаю, кто его так отметелил.

– А вот мы спросим у Тимофеева, кто отметелил и связал, – сказал начальник розыска, в упор смотря на свояка избитого охранника. – Кто?

Ответа не последовало. Тимофеев под пристальным взглядом лишь ниже клонил голову.

Пожилая женщина не настолько глупа была, чтобы сразу не сообразить, почему сотрудник милиции адресует вопрос именно Тимофееву и почему тот молчит, изумленно уставилась на Тимофеева, всплеснула руками:

– Батюшки. Как же так? Неужто это ты, Григорий, а?

Вот допились-то. Стыдобушка.

– По-свойски свояк свояка, – раздался из-за ограды чей-то насмешливый мужской голос. Группка зевак в считанные минуты увеличилась, по меньшей мере, втрое.

– Петька, ты теперь на Григория в суд подай. За нанесение телесных повреждений, – весело скалясь, посоветовал путеец в оранжевом жилете и с масленкой в руке.

– И ты, Григорий, не дрейфь. Петька подбил тебя на такое. Тоже судись, – со смешком бросили из-за ограды в поддержку свояку охранника.

– Учитывать надо еще и чья веревка... – подоспела свежая реплика.

Нетесову собравшиеся поглазеть не мешали, тем более никто не пытался проникнуть за ограду. Он глядел на охранника в ожидании ответа на поставленный вопрос. Оперативник Мамонтов в свою очередь не спускал глаз с начальника розыска: сколько еще сдерживать на поводке, не пускать Таймыра в дело?

– Так кто тебя избил и связал? – поторопил Холмогорова с ответом старший лейтенант.

– Ну, ясно ж теперь, – пробормотал охранник. – Бабка Надежда сказала.

– Что ясно?

– Ну, что уронил... Пили с Григорием...

– Понятно. А те трое?

– Какие трое? – не понял Холмогоров.

– Один высокий, попросил закурить. Фиксы сверкнули, – напомнил Нетесов.

– Не было. Придумал...

– А связывать тебя, бить, кто придумал?

– Сам я...

Колодец тремя подгнившими лиственничными венцами возвышался над землей вблизи от прохудившейся церковной ограды как раз в той стороне, где теснилась толпа любопытствующих.

Нетесов подошел к колодцу, заглянул в него. Глубокий, до воды метров двадцать. Заброшенный. Ворота и бадьи нет, из глубины идет зловонный застойный запах. Воды в колодце, скорее всего, не пруд пруди. Но попробуй с голыми руками" доберись до дна. Старший лейтенант велел Мамонтову съездить за пожарными.

Точно, в колодце воды было мало. Пожарная машина осушила его за четверть часа.

Спустившийся в колодец по складной металлической лестнице молодой пожарный сразу же нашел наган.

– Какой номер? – донесся со дна его гулкий голос.

«Потерпевший» помнил лишь три последние цифры табельного своего оружия.

– Восемьсот девяносто два, – крикнули в колодец в ответ.

– Он самый... Ну и запашок тут.

– Нашел, так вылазь, – поторопили сверху сразу несколько голосов.