– Людвиг, – шептала она, веря и не веря, – Людвиг…

Они были вместе, и, кроме них, ничего не было. Ничего и никого! Людвиг ее нашел, и луна отступила.

– Я останусь здесь, – лихорадочно шептала женщина, – здесь, у церкви… Ты будешь приходить ко мне, мы не можем потерять друг друга снова… Руди вырастит Мики, а я буду с тобой, только не уходи больше. Никогда не уходи… Пожалуйста…

Вдовствующая императрица уткнулась лицом в рыжий мех и закрыла глаза, слушая, как стучит сердце Людвига. Больше она его не отпустит никуда и никогда. Еще одной разлуки ей не пережить. Она бы стояла так вечно, ощущая его тепло, ни о чем не думая, ничего не желая, но волк заскулил и высвободился из объятий.

Людвиг…

Он оттер ее плечом, и она послушно отступила. Людвиг оглянулся, коротко, отчаянно взвыл и замер, глядя на дверь.

– Людвиг, – повторила Милика, он не услышал. Клаус, о котором она совсем забыла, схватил ее за руку и поволок к алтарю, в юбку вцепился плачущий сын.

– Ты зачем уходила? – кричал Мики. – Он мог тебя съесть!

– Мики, – начала императрица, но Цигенгоф сунул ей зажженную свечу и прошипел:

– Ставь свечи. Пока горят свечи, они не пройдут… Забирай отовсюду и ставь у алтаря, все, что найдешь! Господь простит…

Милика торопливо зажгла свечу пред иконой Благовещенья. Нежным золотом сверкнули волосы Марии.

– Мама, – шепнул сын, – почему тихо? Это плохо?

Мики был прав. Звери у порога смолкли, ветер тоже стих, тишину нарушало лишь потрескивание свечей, а затем послышались шаги. Кто-то торопился в церковь, и под его ногами шуршали сухие листья. Риттер?! Или тот, кто следит за храмом?

Наверное, иначе почему его не трогают волки? Силы тьмы бессильны пред ликом Господа.

Свеча перед иконой покачнулась и замигала, Милика торопливо поправила ее, обернулась и успела увидеть распластавшегося в прыжке волка. Захлебнувшийся вопль слился с рычаньем и чудовищным хрустом. Людвиг, ее Людвиг отшвырнул изломанное тело и бросился на второго пришельца – старика в коричневой куртке.

– Людвиг. – Милика рванулась вперед. – Людвиг, стой! Это божьи люди!

– Молчи! – Клаус ухватил женщину за плечо. – Он знает, что делает. Они из Вольфзее…

Из Вольфзее? Да, конечно… Слуга Берты, как она его не узнала?

Высокая старуха с непокрытой головой шагнула в церковь вперед спиной. Берта! Чего ей надо?

– О Боже, – прохрипел Клаус.

Кормилица Людвига ткнула пальцем в лунную пасть.

– Отто! – выкрикнула она. – Отто Ротбарт!

Людвиг поднял окровавленную морду, рыча на ворвавшегося в церковь волка, одноглазого, с седеющей гривой. Берта пятилась к алтарю, ее нога угодила в кровавую лужу, но она не заметила.

– Отто! – Шаг назад, багровый след на светлом мраморе.

Одноглазый зверь рванулся вперед, Людвиг бросился наперерез. Волки сшиблись грудью, словно глухари на токовище, захохотала Берта. В проеме, снова вперед спиной, возникла женщина в тяжелом придворном платье. Графиня Шерце!

– Фридрих! Фридрих Доннер!

Темная тень взмыла вверх, золотом сверкнули глаза. Огромный, больше и Людвига, и Отто, волк по-кошачьи мягко приземлился возле статуи архангела Михаила.

Фридрих Доннер? Ротбарт Молния! Прапрадед Людвига и Руди? Он был добрым человеком, очень добрым, хоть и великим воином. Почему он слушает Берту?

– Назад! – Клаус отшвырнул женщину к алтарю, где в нее вцепился Мики.

– Зиглинда! – завопила Берта. – Зиглинда!

Еще один зверь. Белый… Волчица. Самая прекрасная из императриц Миттельрайха. С Зиглинды великий Альбрехт писал Богоматерь…

Цигенбок поднял пистолет, целясь в снежно-белую грудь, и тут Милика очнулась.

– Берта! – только бы он понял. – Стреляй в Берту! Скорей!

Грохот, пороховая гарь мешается с запахом свечей и крови, кормилица Людвига валится вниз лицом, царапая руками бледный мрамор. Лающий хрип: «Густав!» – в храм медленно входит еще один волк, на мгновенье замирает над телом и кидается к алтарю, но золотой свет отбрасывает тварь назад, в лунное озеро. «Пока горят свечи, они не пройдут…»

– Дьявол! – Клаус отшвырнул разряженный пистолет. – Потерял пороховницу.

Графиня Шерце споткнулась о руку мертвого слуги, Людвиг с Отто сплелись в рычащий, истекающий кровью шар, Зиглинда и Фридрих с воем заметались вдоль золотой границы.

– Хайнрих! – топнула ногой статс-дама, и из лунной пучины возник темный силуэт.

Кем он был, этот Хайнрих? Милика не знала, но он жил давно – теперь это имя произносят иначе.

– Милика Линденвальде!

Ее зовут? Графиня Шерце?!

Статс-дама улыбалась. Милика видела ее улыбку в первый раз.

– Сейчас ты умрешь! – Ноздри графини раздувались, в уголках губ пузырилась слюна. – Ты, выскочка, запятнавшая дом Ротбартов! Ты отобрала счастье у достойных, ты принесла беду, и ты умрешь! Но сначала увидишь, как издыхает твое отродье… И твой муж-отступник. Их не будет даже в аду, графиня Линденвальде. Слышишь, ты, даже в аду! Я хочу, чтоб ты это знала… Знала, что это из-за тебя, ты…

Резкий, короткий свист, кликуша, шатаясь, хватается за горло.