В конце концов Евгения согласилась. Готвальды перебрались в деревню Клирос. Им отвели избу, из которой недавно выгнали хозяев. Треснувшая печь и выбитые стекла придавали помещению неуютный, нежилой вид. В темных, густо проконопаченных углах, казалось, остался призрак чужого несчастья.

Переступив порог нового жилища, Евгения сердито посмотрела на мужа. Он поспешил улыбнуться...

– Ничего, ничего, - проговорил Валентин.
– Потерпи... Мы сейчас все приведем в порядок.

В гараже аэродрома Готвальд получил в свое ведение новенький черный "опель-капитан". Валентин обрадовался: это была машина высшего класса, на таких разъезжали только большие чины. Значит, он будет возить начальников.

О том, что Готвальд благополучно устроился на аэродром, Алексей узнал от Шерстнева. Тимофей видел, как Валентин проезжал на своем "опеле" мимо здания полиции. Готвальд приветственно помахал полицаю рукой, и Шерстнев понял, что все в порядке. Дня через два им удалось поговорить. Готвальд ждал у полиции приехавшего с ним одного из аэродромных начальников.

Передал Шерстневу, что в город будет заезжать редко, а заранее предупреждать о своем маршруте не может: за обслуживающим персоналом секретного аэродрома велась постоянная слежка, и для каждой поездки в город нужен был хорошо мотивированный предлог. Да и в городе шпики ходили по пятам.

Поговорив с Шерстневым, Алексей снова вспомнил о Лещевском. Единственный способ контакта с Готвальдом - встреча шофера с хирургом, к которому тот мог прийти под видом пациента. Нужно было придумать такую болезнь, которая требовала бы систематического посещения госпиталя, но не была бы заразной. Немцы панически боялись инфекции и при малейшем подозрении убрали бы Готвальда с аэродрома.

На память Алексею пришла история, услышанная им от одного старого, опытного разведчика. Во время первой мировой войны этот человек работал писарем в штабе немецкого полка, одновременно будучи русским агентом. Дивизия стояла в сельской местности, а полученные сведения нужно было передавать связному в соседнем городе. Увольнительных не давали. Тогда разведчик заявил полковому врачу, что он уже несколько лет страдает от "трещины пищевода". Врач направил больного в городской госпиталь, где разведчика подвергли исследованию и предписали раз в десять дней являться в госпиталь на осмотр.

Алексей решил, что версия о застарелой язве двенадцатиперстной кишки подходящий повод для того, чтобы Валентин пришел к Лещевскому. Через Аню он предупредил Лещевского о возможном появлении в госпитале пациента с "трещиной пищевода".

Дней через десять молодой человек в солдатской куртке без погон пришел к Лещевскому в госпиталь.

– Что у вас?
– холодно спросил врач.

– Старая болячка. Трещина пищевода.

Лещевский пожал плечами.

– Разденьтесь, - приказал он и, не глядя на пациента, принялся заполнять формуляр.

...В трех километрах от аэродрома на обочине шоссе торчал полосатый столб. С прибитого к нему белого фанерного щита черные буквы предупреждали: "Запретная зона". Рядом стояла охрана. Двое автоматчиков подолгу придирчиво проверяли документы всех проезжавших по дороге. И только удостоверившись в полном сходстве фотографии с оригиналом, поднимали шлагбаум.

И хотя документы Готвальда были в полном порядке, всякий раз, останавливаясь у полосатого столба и чувствуя на себе подозрительные взгляды охранников, Валентин нервничал.

Через два километра у поворота к летному полю дорога подходила к колючей изгороди. Здесь документы проверялись еще раз, и после этого автомобиль пропускали в ворота аэродрома. Последний контрольно-пропускной пункт был уже внутри огороженного этой колючей проволокой пространства у группы небольших щитовых домиков, где располагались различные службы:

диспетчерская, гаражи, столовая для офицеров. Назначение нескольких строений Валентину не было известно.

Глубже в лес, на обширной поляне, темнели окна длинного низкого флигеля, у которого постоянно дежурило несколько легковых машин. Подъезд охранял часовой. Аэродром был расположен в лесу, и от сосен была расчищена одна только взлетная площадка.

По асфальтированным дорожкам сновали офицеры, в большинстве своем старшие. Изредка здесь можно было увидеть и генералов.

"Пожалуй, лучшего места для секретного аэродрома и не выберешь", размышлял Готвальд.

Несколько раз, когда, видимо, прилетали особо высокие чины, Валентину приказывали подать машину прямо к самолету. Тяжелые оливкового цвета Ю-52 выныривали из-за зубчатой кромки леса, бежали по дорожке, затем, приглушенно урча моторами, подруливали к краю поля. Едва пассажиры выходили, самолет тут же отводили под туго натянутые маскировочные тенты.

В машине Готвальда места пассажиров были отгорожены от кабины шофера толстым плексигласом - так что голоса сидевших за его спиной офицеров сливались в монотонное бормотанье. Невозможно было понять, о чем приехавшие разговаривают. С Готвальдом вообще никто не вступал в беседы. Садившиеся в машину офицеры бросали, не глядя на него, одно-два слова:

– В город!

– В отель!

Или просто кивком головы указывали нужное им здание. Иногда Готвальду приказывали ехать в какойнибудь населенный пункт. Тогда его "опель" шел обычно в длинной веренице машин.