Первая ночь Аликс под арестом, последняя ночь перед приездом свергнутого императора… Мороз, луна, и сверкает под луной снег царскосельского парка… В ночной тишине дворца Лили Ден с одеялом и простыней спускается в будуар рядом со спальней императрицы. Девочки попросили Лили не оставлять мать одну.

Аликс в ночном одеянии с распущенными волосами с девичьим энтузиазмом устраивает Лили постель на кушетке: «О, Лили, русские леди не умеют стелить себе постель. Когда я была девочкой, бабушка показала мне, как это делать…»

Постель «в стиле королевы Виктории» готова, роль заботливой хозяйки сыграна. Аликс оставляет раскрытой дверь своей спальни, чтобы Лили «не было одиноко»… Обе остаются наедине со своими мыслями в залитых луной комнатах. Обе не спят. Лили слышит покашливание императрицы, и этот новый звук: стук шагов часового в коридоре – взад и вперед, взад и вперед…

9 марта в 11 утра из гаража дворца выехали автомобили и проследовали на вокзал – к императорскому павильону.

Подошел поезд, и вышел он, в папахе, шинели солдатского сукна, желтая кожа обтянула скулы. Следом за ним из поезда начали выскакивать лица свиты и убегать по платформе. Не оглядываясь, бежали… И это был не только эффект банального страха. Это впервые была демонстрация подлинного отношения «камарильи» к Николаю…

Царь сел в автомобиль. Рядом с ним – гофмаршал Долгоруков, на переднем сиденье – его ординарец, вахмистр конвоя Пилипенко (Долгорукова расстреляют в 1918-м, Пилипенко – в 1920-м). Послышалась команда: «Открыть ворота бывшему царю».

Ворота открылись, и «автомобиль мертвецов» въехал в Царскосельский дворец.

К тому времени императрица сожгла бумаги в любимом сиреневом кабинете. В комнате Вырубовой – уничтожила свои письма к Подруге. Она сожгла, должно быть, и письма брата Эрни.

И дневники. При ее страсти к перу можно представить, каковы были эти дневники!

Но все-таки она решила сохранить память об этих днях. И придумала новый стиль ведения дневника: только события и часы, когда они случились. И все. Никаких оценок, никаких эмоций. Как бы канва для будущих воспоминаний.

Таким вот образом она перенесла в этот новый дневник все происшедшее с начала страшного 1917 года. Так был создан этот дневник крушения империи, столь похожий на приходно-расходную книгу. Английские слова в нем – вперемешку с русскими. Она часто соединяет буквы русские с английскими, чтобы затруднить чтение, если дневник отнимут.

Но, зная события ее тогдашней жизни, читать этот дневник удивительно интересно. Например, возьмем достопамятное 1 марта.

«1 марта. 11 час. Бенк. чай».

Это значит, к чаю был приглашен Бенкендорф и в этот день они обсуждали с ним последние известия из Петрограда.

«О. – 38 и 9, Т. – 38, А. – 36 и 7, Аня – 38» – это – температура больных детей и Подруги.

«Иванов – 1 – 2,5 ночи».

Это и есть запись о той трагической ночной беседе с генералом Ивановым.

А вот день, который нас особенно интересует: «9 марта.

О. – 36,3, Т. – 36,2, М. – 37,2, Ан. – 36,5, А. – 36,2» – температура больных.

«11.45 – Н. прибыл»… Да, это прибыл он. «Ланч с Н.» – с Николаем.

«Алексей в игральной»… Встреча отца с сыном в игральной комнате.

Когда подъехал мотор с Государем – она сидела в игральной у Маленького.

«Как 15-летняя девочка она бежала по коридорам дворца», – напишет впоследствии ее Подруга. Вечная девушка встречала вечного возлюбленного. Два немолодых человека страстно обнялись.

Камердинер Волков наблюдал эту встречу:

«Государыня поспешила к нему навстречу с улыбкой. И они поцеловались».

Ее наблюдала и комнатная девушка Аня Демидова: «Оставшись наедине друг с другом, они заплакали». Точнее – плакал он. Второй ее «мальчик».

А потом, когда он снова стал спокоен и ровен, Аликс повела его в игральную к Алексею. Они говорили с сыном о пустяках, и ни он, ни она, ни сын не нарушили этой новой Игры. Ничего не случилось, все как было.

Да, все как было… Поговорив с сыном, он вышел из дворца на любимую прогулку. Но уйти на эту длинную прогулку ему не удалось. Аликс и Подруга увидели в окно, как солдаты, толкая прикладами, теснили бывшего царя обратно ко дворцу: «Туда нельзя, господин полковник, вернитесь назад, вам говорят». («Господин полковник» – так он теперь назывался.)

Он молча вернулся во дворец.

Из дневника:

«9 марта, четверг. Скоро и благополучно прибыл в Царское Село в 10 с половиной. Но, Боже, какая разница! – на улице и кругом дворца – часовые, а внутри подъезда – какие-то прапорщики. Пошел наверх и там увидел душку Аликс и дорогих детей. Она выглядела бодрой и здоровой, а они все лежали в темной комнате, но самочувствие у всех хорошее, кроме Марии, у которой корь недавно началась. Завтракали и обедали в игральной у Алексея. Погулял с Валей Долгоруковым и поработал с ним в садике, так как дальше выходить нельзя…

10 марта. Спали хорошо, несмотря на условия, в которых мы теперь находимся, мысль, что мы вместе, – радует и утешает… Просматривал, приводил в порядок и жег бумаги.

11 марта… Утром принял Бенкендорфа, узнал от него, что мы останемся здесь довольно долго. Это приятное сознание. Продолжал сжигать письма и бумаги».

Да, он ведет свой дневник – по-прежнему: он пишет все. Предполагал ли он возможность изъятия дневника? Бесспорно. Но не унизился – скрывать.

«Жег бумаги» – и все тут! Как я люблю его за эту запись!

И действительно, вскоре часть их бумаг будет отобрана Чрезвычайной комиссией Временного правительства.

«14 марта… Теперь много времени читать для своего удовольствия. Хотя достаточное время тоже сижу наверху у детей…»

Мирная жизнь в любимом Царском. Но… жизнь арестантов.

«21 марта… Сегодня днем внезапно приехал Керенский, нынешний министр юстиции. Прошел через все комнаты, пожелал нас видеть, поговорил со мною минут пять, представил нового коменданта дворца и затем вышел… Он приказал арестовать бедную Аню и увезти ее в город вместе с Лили Ден».

Прощание подруг. Все тот же камердинер Александр Волков привез в кресле Аликс, она обняла Подругу. Почти силой их оторвали друг от друга. Но Сана успела сказать возвышенное:

– Там, – она указала на небо, – и в Боге мы навсегда вместе.

Аню увезли на моторе.

Подруга будет оглядываться назад, на исчезающий за деревьями дворец. Царскосельский парк, пруды, белые статуи, Феодоровский собор – все теперь станет воспоминанием, сном. Дом этой Семьи… В течение 12 лет он был и ее домом. Она будет вспоминать большое полукруглое окно – кабинет Государя. Так она будет теперь называть Ники. И Сана тоже исчезнет – останется Государыня, удостоившая ее дружбой.

Вот она маленькой девочкой видит Государыню в Ильинском: высокая, с золотистыми густыми волосами, доходившими до колен…

Вот Государыня в Зимнем дворце, на «Историческом балу» – как она была хороша в старинном костюме московской царицы! Первые дни их знакомства: высокая фигура Государыни в темном бархатном платье, опушенном мехом, в длинном жемчужном ожерелье. За стулом арап в белой чалме…

А вот уже война. Плат сестры милосердия. Лицо Государыни строго и царственно, тонкие губы царицы сжаты, серые глаза скорбны…

Подругу увезли в тюремный замок.

И еще одно событие, ужасное для Аликс: разнесся слух, что солдаты, искавшие драгоценности, сумели найти под часовней могилу Распутина. Царскосельский гарнизон постановил: удалить труп Распутина из Царского. Бедная Аликс умолила одного из охранников, поручика Киселева, отправиться отговаривать солдат. Одновременно она сделала невозможное: начальник охраны полковник Кобылинский связался с Временным правительством и упросил запретить раскапывать могилу.

Она была на грани безумия. И Керенский, все больше симпатизировавший им (вечное чувство революционных владык к настоящим царям), послал броневик – охранять злосчастную могилу. Но броневик прибыл поздно.

На грузовике уже стоял гроб с телом Распутина. Снятая крышка валялась у колес, и жуткое подкрашенное лицо, всклокоченная борода «Старца» глядели в небо.

Рядом с гробом у грузовика шел митинг. Выступал солдат большевик Елин. К восторгу собравшихся, он показал деревянный образок, вынутый из гроба. На оборотной стороне образка были начертаны инициалы всей Царской Семьи.

А потом грузовик с гробом тронулся в путь из Царского Села. На Выборгском шоссе, на пустыре, где когда-то стоял роскошный особняк друга Распутина тибетского врача Бадмаева (особняк был сожжен разъяренной толпой), остановился грузовик с гробом…

Был разложен огромный костер. В костер бросили цинковый гроб и облитое бензином тело Гришки… Вынутый образок отправили в Петроградский Совет.

Все слышнее был голос этого Совета. Голос «нового мира».

Вскоре после сожжения «Старца» она увидела сон. Куда страшнее, чем тот, об отрезанной руке, о котором она когда-то писала Ники.

Григорий пришел во дворец – все тело было в ужасных ранах. «Сжигать вас будут на кострах. Всех!» – прокричал он. И комната тотчас полыхнула огнем. Он поманил ее бежать, и она бросилась к нему… Но было поздно. Вся комната – в пламени. Огонь уже охватил ее… и она проснулась, захлебываясь криком.

В коридорах Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов толпятся серые солдатские шинели и черные бушлаты матросов в пулеметных лентах.

В Советах руководят крайне левые партии. Они опираются на страшную, темную стихию русского бунта. Советы, как эпидемия, распространяются по стране… Комиссары, назначенные в провинцию Временным правительством, оказываются бессильны перед грозными Советами. В стране – двоевластие: Временное правительство и Советы.

Сандро (великий князь Александр Михайлович), живший в это время в своем имении в Крыму, записал не без мстительного удовольствия:

«Матросы (из Совета. – Э.Р.) не доверяли комиссару (Временного правительства. – Э.Р.). Комиссар с ужасом смотрит на ручные гранаты, заткнутые за их пояса… Матросы не скрывают презрения к нему и даже отказываются встать при его появлении…»

В апреле 1917 года из Швейцарии через Германию вместе с тремя десятками большевиков-эмигрантов возвращается в Россию Ленин.

Воевавшая с Россией Германия разрешает Ленину и его сподвижникам беспрепятственно проехать через свою территорию. Разрешения на эту поездку добился некий Александр Парвус – совершенно фантастическая личность: социал-демократ, бредивший всемирной революцией и оказавший огромное влияние на Троцкого, и одновременно… агент немецкой и турецкой спецслужб, и еще – гениальный коммерсант, владелец миллионов, дворца под Берлином и замка в Швейцарии, где в оргиях, напоминавших Древний Рим, участвовали самые блестящие кокотки Европы. Таков был загадочный человек, благодаря которому Ленин смог выехать в Россию.

Вместе с Лениным в вагоне ехали: его жена Надежда Крупская, Инесса Арманд и ближайшие сподвижники Ленина – Зиновьев, Радек, Шляпников… (почти все обитатели этого вагона через 20 лет будут уничтожены Сталиным). Но тогда, счастливые нежданной победой революции, торопились они в Россию воспользоваться ее плодами.

С начала войны Ленин и его сторонники были «пораженцами», считали, что поражение их родины в этой войне принесет благо – приведет к крушению государственного строя и долгожданной революции в России. Они мечтали превратить войну с немцами в войну гражданскую, когда солдаты повернут оружие и вместо немцев начнут убивать своих сограждан – «эксплуататоров»… Вот почему Парвусу удалось убедить немецкие власти разрешить большевикам проехать через территорию Германии.

В поезде Ленин и Крупская беспокоились: найдут ли они извозчика на вокзале в этот поздний час…

На вокзале Ленина встречают тысячные толпы солдат и матросов, представители Петроградского Совета. Опьяненный встречей, стоя на броневике, Ленин произносит свою речь…

Еще недавно не веривший в возможность революции в России при жизни своего поколения, едва сойдя на петроградскую землю, Ленин бросает в толпу призывы к новой революции – социалистической. Власть должна перейти к Советам.

Правда, Ленин провозглашает мирный путь этой новой революции: Временное правительство должно добровольно передать власть Советам.

Но провозглашает он эти мирные лозунги, стоя на броневике. И с вокзала в особняк Кшесинской, в штаб большевиков, его доставляет броневик с вооруженными матросами.

И уже в июле, демонстрируя силу большевиков, в город пришли матросы из Кронштадта.

Из тюремного замка Подруга с ужасом наблюдала эту стихию: «Никто не спал в эту ночь, по нашей улице шествовали процессии матросов, направляясь к Таврическому дворцу. Чувствовалось что-то страшное… Тысячами шли они, пыльные, усталые, с озверевшими ужасными лицами, несли огромные плакаты – „Долой Временное правительство“, „Долой войну“. Матросы, часто вместе с женщинами, ехали на грузовых автомобилях с поднятыми на прицел винтовками. В арестном доме в ужасе метался генерал Беляев и заключенные флотские офицеры. Наш караульный начальник объявил, что если матросы подойдут к арестному дому, караул выйдет к ним навстречу и сдаст оружие, так как он на стороне большевиков…» И хотя Временное правительство подавило июльское выступление, в этой грозной стихии уже можно было разглядеть будущее.