Смерть и победа, горе неведомо, звезды, и ветер, и снег. Ветер и звезды, нет слова «поздно», будешь ты счастлив вовек. Ветер и звезды, камни и розы, песня твоя и моя, звезды и ветер, помни о лете и не забудь про меня.

Флагман дриксенцев убирает паруса, матросы на вантах рвутся, как сумасшедшие, и не успевают. Стройные ножки трогают палубу, ветер поет, море смеется, лопаются снасти, вьются лохмотья парусов, белогривые волны лижут борта, зовут к себе, к веселым рыбам, к зеленым сонным камням.

Еще один круг, покалеченный корабль выпадает из строя, его несет на чужие пушки, а девять хохочущих смертей мчатся дальше играть в пятнашки, шутить, звенеть своими колокольчиками.

...Так вот как это было. Сражение. И танец. Они дрались среди танца, а кэцхен танцевали среди смерти.

– Ты искал меня? – снова улыбка, безумная, зовущая. – Ты меня нашел, так чего же ты ждешь?

Пьян? Или просто смеется? Ворона не поймешь, как не поймешь ветер, но этот сумасшедший прав. Он всю ночь искал кэналлийца, всю ночь... Пляска в Хексберг, пляска в Фельпе, они связаны. Но разве может связать ветер?

– Станцуем, моряк! Это ночь всех звезд, всех звезд и всех ветров. Это ночь танца... Ночь вечности, и она наша... Наша с тобой...

Луиджи уже ничего не понимал. Горели какие-то огни, падали звезды, или это шел вверх снег? Вьюга вырастала в стену, стена становилась зеркалом, в котором плясали звезды, а люди исчезли. Они были совсем одни, глаза Алвы горели ярче обычного, он смеялся весело и безжалостно, так смеется водоворот, затягивая в неизбежность. Кэналлиец звал, и Луиджи шагнул вперед. Первым. Он никогда не желал мужчин, никогда... Чужие глаза, огромные, голубые, с узкими кошачьими зрачками, не мужские и не женские!

– Опять боишься? – звенят, звенят дальние колокольчики, а в темных локонах сверкают звезды. Или капли росы. Или черные ройи? – Зачем ты думаешь? Почему не хочешь? Тебя звали, тебя зовут. Всю ночь зовут, а ты боишься!

– Я не боюсь!

Тоненькие руки, синие крылья, мелодичный, смеющийся звон.

– Не бойся, я не та... Я не уведу... Мы просто станцуем... До рассвета, пока с нами только ветер и звезды. Мы станцуем... Зачем якорь, когда нужен парус? Зачем корни, когда есть крылья?

Муцио, Франческа, Поликсена, Алва, они же были тут, были. Были!

– Они с тобой. Они в тебе. Ты думал о них... Но ты хочешь не их... Я понимаю, теперь понимаю... Идем...

Сколько ей или ему? Тринадцать лет или тринадцать тысячелетий? Птичьи крылья, кошачьи глаза, шелк волос... Поют, заливаются колокольчики, танцует море, танцуют звезды, танцует ветер... Танцуй, моряк, танцуй!

– Теперь ты меня поцелуешь?

– Поцелую. Такой, какая ты есть...

– А какая я есть? Я такая, как ты хочешь... Я – такой, как ты хочешь. Я – это ты... Ты – это я... На эту ночь... Приходи еще танцевать, обязательно приходи. Не бойся. Зачем бояться? Есть ты – нет смерти. Есть смерть – нет тебя. Поцелуй меня, ну же!

Они касаются пружинящей синей поверхности, и море вскипает, тянется навстречу, рассыпается звездной пылью. Крылатые тени взлетают, дразня влюбленные волны, они танцуют, и море танцует. Волны и звезды, ветер и звезды, волны и звезды, и мы. Звезды и ветер, забудем о смерти, забудем в свете луны.

Ветер и море, ветер и воля, нет ни судьбы, ни беды, ветер и звезды, звездные гроздья, в волнах полночной луны. Звезды танцуют, море ревнует, танец, где я и где ты. Звездная пристань, ветер, как быстро тают полночные сны.

Это все же ОНА – женщина, ведьма, звездная тварь, желанная и жадная. У нее синие глаза. Или голубые? Нет, черные... Или лиловые? Юный рот, шелковые локоны, жемчуга на белой шее. А крылья... кто сказал, что крылья мешают любви?!

В синее окно смотрели кошки, много кошек. Любопытные морды прижимались к холодному стеклу, щурились и блестели золотые глаза... Как много глаз, как много кошек, звери осторожно отступают в зимнюю тьму, их уже не видно, совсем не видно, только горят любопытные огоньки, сливаясь в знакомые с детства узоры, высокие, холодные, вечные. Над головой сияет Ласточка, а на востоке поднимается Всадница – восемь белых и голубых звезд дрожат, словно отраженные в море огоньки. Каисс, Корхада, Синиал, Маррэт...

Луиджи улыбнулся небесным знакомцам. Когда-то кто-то точно так же смотрел на мерцающие россыпи и давал им имена. Теперь смысл помнят единицы, для остальных это просто слова, таинственные и странные. Зачем знать, что Марэт значит «Грива», а Синиал – «Копыто»? Седло, Перстень, Хвост Коня... Двенадцатилетний Луиджи чуть не заплакал, узнав, что значат звучащие, как заклятия, имена. Тайны не должны гаснуть. Разгаданная тайна – мертвая песня...

– Нашелся! – веселый голос показался отвратительно громким. – Вот ты куда забрался. Полежал, и хватит.