Шрифт:
Маркиз Гаэтано приподнялся на локте, не отрывая глаз от неприятной бабочки, та медленно, но верно перемещалась к свече, хоть бы та не погасла раньше времени, вот будет обидно! Но огонь не гас, наоборот, он словно бы окреп и набрался сил. Бабочка была уже совсем рядом, она отчаянно работала крылышками, на мгновенье даже показалось, что она вырвется, но пламя внезапно метнулось к ней длинным алым языком, схватив ночницу, как жаба хватает комара или муху. Рито с облегчением откинулся на подушки. Ему никогда не приходило в голову отрывать мухам крылья, разорять гнезда или давить лягушек, но бледную бабочку он прикончил с наслаждением...
Проклятый, но как же он устал! Хотя чего удивляться, он же прошлую ночь не ложился, да и денек выдался ничего себе. Несколько ор байлы, не считая прогулки с Даро. Та небось тоже спит без задних ног, ну да он ее все равно выдернет на прогулку, сидеть в седле легче, чем танцевать. Малявка хлебнула свободы, и он не позволит упрятать ее в монастырский склеп на радость этой подлой Дафне, сгореть бы ей, как давешней бабочке... Рафаэль усмехнулся от пришедшего в голову дурацкого сравнения. Расходившееся воображение услужливо нарисовало толстую циалианку, старательно работающую белесыми крылышками, и Рито расхохотался в голос. Спать расхотелось окончательно, он вскочил и распахнул тяжелые занавески. Ночь кончалась, тянуло морской свежестью и запахом влажных от росы цветов. Проклятый побери, он не пропустит такое утро и Даро не даст! Он вскочил и торопливо натянул алую рубашку байланте. Санданга кончилось, но радость продолжается!
Даро жила в другом крыле, и юноша двинулся было к двери, но вовремя остановился. Спускаться вниз, идти через двор, подниматься по лестнице, стучаться, разговаривать с заспанными служанками, которые побегут доносить матери? Ну его! Наследник мирийской короны легко перескочил с подоконника на высокий разлапистый каштан, а с него перебрался на идущий вдоль верхнего нежилого этажа узкий балкончик. Труднее всего было спрыгнуть оттуда на балкон Даро, но байланте способен и не на такое.
Не прошло и десятинки, как Рито сидел на подоконнике сестры, Даро спала, но как-то беспокойно. Наверняка ей снилось что-то мерзкое, впрочем, он в любом случае собирался ее будить. Юноша тихонько коснулся смоляных волос, спящая вздрогнула и застонала. Рафаэль взял сестру за руку и окликнул, Дариоло с трудом разлепила глаза и с облегчением вздохнула.
– Рито!
– Именно, – жизнерадостно подтвердил братец, – а ну вставай и пошли.
– Куда?
– Кататься, рассвет встречать... Сегодня такое утро, грех пропустить...
– Грех? – Девушка вздрогнула. – Земная радость – всегда грех. Мы должны искупать грехи... Я видела во сне святую Циалу, она мне сказала, что за каждую недозволенную радость мы расплатимся великим горем или смертью.
– Камбалу дохлую ты видела, а не Циалу, – рассвирепел Рито, – и вообще, если радость и вправду велика, то за нее и умереть не жалко. Все лучше, чем смерть заживо... Одевайся лучше! Ишь, додумалась, такую дурь смотреть, да еще после Санданги.
Даро не сопротивлялась. Одевалась она всегда быстро, может, потому, что не имела обыкновения крутиться перед зеркалом.
– А как мы... Там же старая Ампаро!
– Да спит она, а проснется – ей же хуже, увидит нас и помрет со злости... Идем...
Ампаро и вправду спала и даже похрапывала. Рафаэль не утерпел и, стащив старухину шаль, завязал в нее пару серебряных подсвечников и сунул под кресло. Даро сначала оторопела от подобной наглости, но потом представила ужас своей дуэньи и едва сдержала смех. Брат и сестра быстрее кошек проскочили лестницу, пересекли еще не политый слугами двор и скрылись в конюшнях. Оседлать лошадей и растолкать привратника было делом пары десятинок. Всадник на молочно-белом атэвском жеребце и всадница на гнедой белоногой кобылке промчались спящей Жасминной улицей и вылетели в поля. Летний зной еще не выжег весенние изумруды, вокруг все цвело, наполняя душу неистовой радостью и жаждой жизни. Рито и Даро были молоды, свободны и счастливы. Ветер путал конские гривы и свистел в ушах, лошади мчались навстречу рассвету по высокой росистой траве, праздничные ночи закончились, но жизнь продолжалась и была полна радости!
Рафаэль осадил коня у обрыва, внизу смеялось море. Волны весело набегали на розовеющие камни, кричали и дрались проснувшиеся чайки, вдали мелькнул парус, кто-то из рыбаков все же вышел на лов...
– Рито, – юноша обернулся, Даро смотрела на него с восторгом и благодарностью, – Рито, спасибо тебе...
– За что, малявка?
– За... за это, – она беспомощно обвела руками вокруг себя, – за Сандангу, за то, что ты меня любишь...
– Еще как люблю, – подтвердил Рафаэль, – слушай, раз уж мы заговорили Проклятый знает о чем... Я хочу уехать. В Новый Эланд. Поедешь со мной?
– Ты с ума сошел!
– Я бы был сумасшедшим, если б остался, и последним подлецом, если б бросил тебя здесь. Эландцы не обижают женщин...
– Но... Но они же еретики!
– Ну и что? – Рито спрыгнул с лошади и снял сестру с седла. – Если все дело в том, что они не пускают к себе капустниц и синяков и не платят церковную долю, то я им не судья. Этих дряней давить нужно, а не ползать перед ними. А добро всегда и везде добром будет. И зло тоже. Можно сколько угодно свечек святым наставить и при этом тварью остаться... Неужто Творец такой дурак, что возьмет к себе доносчика Уго и оттолкнет Лючо, который, когда пожар был, из огня восемь человек вытащил? Эй, ты меня слушаешь?
– Я думаю, – взмахнула ресницами Даро, – если Уго будет в раю, это неправильно. Я с ним быть не хочу.
– Ну, значит, будешь со мной в аду...
– Не шути так!
– А я и не шучу. Но смерть, она когда еще будет, а жизнь у нас одна, и губить ее незачем. Так ты поедешь?
– Когда?
– Как только придут атэвы...
– Атэвы?! Но они же...
– Еретики? Нет, точно эту твою камбалу удавить нужно. На пару с Ампаро! Атэвов не бойся, у них свой закон, они его не нарушат. Подумаешь, походишь немного с закрытым лицом, чем оно хуже циалианских тряпок? Ну, решай... Корабль придет через кварту или две.