– ...Горбатенькой с ними не было. Искали во дворе, по канавам, на огороде, - может, там ее пристрелили. Под кровать заглядывали, на печь. Тимошенко и в печь заглянул... И дурным голосом закричал...

Горбатенькую Милю четвертовали. Четыре кровавых куска извлекли из печи.

В распахнутые двери ветер принес отзвуки выстрелов и запахи омытого дождем хвойного леса. Дождь перестал. По небу бежали рваные облака, холодным светом поблескивал месяц. Старушки обряжали сестер.

Семен подошел к Зеленому Петру, обнял за плечи.

– Прости, брат, - сказал он.
– Ты уж прости меня.

– ...Мы не понимали, за какую провинность он просит прощения... Потом нас бросили на границу, где лейтенант вел бой с людьми Черноморца...

Девчат хоронили лишь на третий день. Мягко грело сентябрьское нежаркое солнце, в воздухе беззаботно носились фиолетовые стрекозы и пахло антоновкой. А мимо домов, по успевшей просохнуть улице, над молчаливой процессией плыл поднятый над головами идущих один большой гроб в кумаче. Сестры лежали рядышком, одна к другой, и тронутые налетом первого тлена изжелта-белые лица были обращены в безмятежно синее небо. Перед хатами в палисадничках догорали веселые бархатцы, зацветали пахнущие подсолнухом белые астры - будто вокруг не было горя и смерти.

По шестеро в ряд, обнявшись, за гробом шли молчаливые пограничники, глядели себе под ноги, будто стыд за погибших жег им глаза, шли ряд за рядом, не видя, как то из одних, то из других ворот робко и тоже потупившись на дорогу выходят люди и примыкают к печальному шествию.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

На заставу мы возвращались под утро. От границы, с запада, дул теплый ветер, и снег на кургане осел до проталин, обнажилась трава, слежавшаяся, но еще на диво зеленая, горка венков и букеты увядших астр. Кто-то принес к обелиску веточку хвои, наверно, это был пограничник, недавно пришедший с наряда. Мы постояли в молчании и отправились в помещение.

– Ветер съест снег, - с сожалением сказал прапорщик.

Сказано это было к тому, что со снегом спокойнее - лучшей контрольной полосы, чем естественная снежная целина, не придумать. Прапорщик снова жил делами заставы, он вернулся в привычный круг, к привычным повседневным заботам, но, конечно же, едва войдя в канцелярию, позвонил своему "начальнику штаба", дескать, докладываю: жив-здоров, вернулся.

"Все возвращается на круги своя", - думал я, умываясь студеной водой, и, разумеется, понимал: каждый обязан заниматься своими делами, а их у Шинкарева без моих с избытком хватало. Поспит прапорщик пару часов и окунется в работу с головой, даже как следует не переговорив со своим "начальником штаба". Ведь нелегко служить в именном отличном подразделении, вот уже несколько лет кряду удерживающем переходящее Красное знамя. Тем более нелегко, если ты пришел на готовое.

С такими мыслями я прошел в канцелярию. Как водится, повар принес крепкого чая и сразу ушел. На улице ярился ветер, пронзительно свистел в проводах и раскачивал лампочку над крыльцом. В дежурной комнате часто звонил телефон, зуммерил аппарат. На какое-то время унялись звонки, в тишине я прилег и, кажется, задремал.

Очнулся довольно быстро. На дворе все еще было темно, и ветер по-прежнему раскачивал лампочку. Думалось о предстоящем возвращении домой и о том, что скоро, буквально через несколько дней, - Новый год, самый любимый семейный праздник. О разном думалось в предрассветную пору. Размышления прервал прапорщик.

– Отдохнули?
– спросил он по-мальчишески звонко.
– А я успел на границу смотаться. По обстановке. Лиса мышковала у стогов сена, что-то ее спугнуло, она и подалась к системе, прибор сработал. Вот и пришлось проверять.
– Он выпалил эти новости одним духом. Разрумянившись от быстрой ходьбы, он хотел и не мог казаться солидным и строгим, не получалось.
– Хорошие сведения получены, - сообщил минуту спустя и, закурив сигарету, прикрыл сияющее лицо дымной завесой.
– Пока мы ездили в Поторицу, сюда позвонил Козленков, просил приехать... если можете.
– Шинкарев подождал и после паузы выложил еще новость: - Комсомольцы отыскали адрес Бицули. Помните такого?..

Бицуля - бывший парторг заставы, закадычный друг Семена Пустельникова. Как можно не помнить Захара Константиновича! Я держал его в памяти и надеялся, возвратясь домой, приступить к поискам.

– На ловца и зверь бежит, - как бы угадав мои мысли, изрек Шинкарев. Ему все же удалось напустить на себя "солидность".
– Машину подадут к десяти. К сожалению, сопровождать вас не смогу. Служба!..
– А по лицу видно: хочется поехать к Козленкову, узнать новые вести о герое, услышать, как было на самом деле. Он бы и к Бицуле отправился вместе со мною в Одесскую область...

Было воскресенье. К Козленкову мы все же поехали вместе.

Рассказ шестой

– ...Знаю, вас интересует Пустельников, его подвиг, все, что имеет к нему косвенное или прямое отношение... Я, наверное, сказал неправильно: сначала - прямое, потом - косвенное. И все-таки с себя начну. С других таких же, как я... Вот мы тут остались, в этих краях. Не все, но многие присохли здесь. Почему, спросите? Что, здесь лучше, чем, скажем, на Кавказе или в Краснодарском крае?.. Или другие выгоды здесь?.. Или просто некуда было деваться после демобилизации? Отнюдь. Например, меня взять. Инженер-строитель по специальности. Демобилизовался еще сколько лет назад! Профессия моя нарасхват - хоть в Киев, хоть в матушку Москву. С распростертыми объятиями, с дорогой душой... И квартирку бы... получше этой... Так почему же мы остались, когда у каждого есть свой край, своя земля и даже свой дом?.. Раньше не задавался этим вопросом, жил - и все тут, как сердце подсказывало, вся житейская философия сводилась к формуле: "надо жить". Но с тех пор как мы встретились, не перестаю думать, ломаю голову, ищу точный ответ, пробую определить соразмерность моих ощущений применительно к решению поселиться навечно здесь, в шахтерском городке. Кстати, тогда городка еще не было, как не было этих домов, и этих первоклассных шахт, и всего, что составляет понятие "угольный бассейн"... Отсюда до границы рукой подать. Вот и ответ. Вот и вся философия - рядом пограничники, моя гордость. На границе остались лучшие годы, там товарищи похоронены... Если хотите, это незримая цепь, которой мы навечно прикованы к западноукраинскому краю... Спросите других, ей-богу, то же самое скажут. Возможно, другими словами, но по сути своей - то же... Судьба нас не баловала. Но мы на нее не в обиде...