Шрифт:
– Не пришлось обзавестись.
– А рассуждаешь – боронишь, как борона.
– Нет, – возразил Лыков, – я хоть в этом деле не специалист, но скажу...
Огородников опять перебил его:
– Чтобы детей иметь, специальность не требуется. У меня их четверо, без университетов сработал.
Краюшкин аккуратно прислюнил окурок, спрятал его за отворот пилотки, рассудительно заключил:
– Да, трудно с детьми, и без детей худо. Я и на Кузнецком работал, и в Магнитогорске, бросало во все стороны. Бараки, особенно не разгуляешься, тем более с детьми.
– Выходит, вы заслуженный человек, товарищ Краюшкин, – восхитился Лыков, – все пятилетки объездили.
– Довелось, – подтвердил Краюшкин. – Представляли меня к медали «За трудовое отличие», да затерялись где-то бумаги. Все думали: получит Краюшкин медаль, а он не получил. Смеху было...
– На фронте получите, – утешил его Лыков. – Теперь, как вперед пойдем, их много будут раздавать, мне один лейтенант говорил.
– Получишь свинцовую медальку в грудь, – проворчал Огородников.
Некоторое время они шли молча, потом Лыков сказал со вздохом:
– Сейчас бы неплохо буханочкой в зубах поковырять.
– Не мешало бы, – согласился Краюшкин, – сесть на пенек да съесть пирожок.
В лесу послышались треск, шорох, опять треск, и все стихло.
Солдаты остановились, прислушались.
Лес стоял неподвижно под низкими тоскливыми серыми облаками.
– Пошли! – сказал Бокарев.
И вдруг небольшой конусообразный предмет, похожий на гранату, вылетел из леса и упал к ногам Вакулина.
– Залечь! – крикнул Бокарев.
Они упали там, где стояли.
Граната лежала прямо против Вакулина, но не взрывалась. Он открыл глаза и со страхом посмотрел на нее, потом чуть подался вперед – перед ним лежала большая коричневая шишка.
Он встал, поднял шишку. Солдаты тоже встали.
Вакулин сделал несколько шагов к лесу.
На дереве, свесив босые ноги, сидела девчонка лет семнадцати и улыбалась.
– Ты что, дура, делаешь, – сказал Вакулин, – а если бы я тебя, дуреха, пристрелил?!
– Вояка – шишки испугался, – рассмеялась девчонка, дерзко глядя в глаза Вакулину: видно, ей понравился молоденький хорошенький солдатик.
– Не у места такие шутки, девушка, – заметил Огородников.
Краюшкин добродушно качнул головой:
– Шустрая.
Снова раздался треск – коза с большим выменем и грязной, свалявшейся под брюхом шерстью обдирала кору с деревьев.
– Ты откуда? – строго спросил старшина Бокарев девчонку.
– А вон из Федоровки, из деревни...
Она мотнула головой в сторону поля.
– У вас в деревне все девки такие веселые? – спросил Лыков.
– Для кого веселые, для кого нет, – бойко ответила девчонка, поглядывая на Вакулина.
– Музыкальные инструменты есть, баян, например?
– Есть! Четыре патефона и одна пластинка.
– А звать тебя как?
– Нюра.
– Товарищ старшина, – предложил Лыков, – чем в город тащиться, пойдем в деревню.
– Непорядок, – возразил Огородников, – отпросились в город, надо идти в город.
Возражение Огородникова решило дело.
Бокарев хмуро посмотрел на него, перевел взгляд на девчонку:
– Зачем на дерево взобралась?
– Козы боюсь, бодается, – засмеялась она.
– Рядовой Огородников! – распорядился Бокарев. – Отвязать козу и препроводить в населенный пункт.
6
Почему именно я должен ходить по домам? Спрашивать, чей покойник на дороге? Могли послать того же Юру на машине, с запиской в военкомат. Хозяина могилы все равно не найдешь. Нет никакого хозяина, все заросло травой. Воронов нарочно дал мне такое нелепое поручение. Повозись, мол, брат, походи, здесь на трассе ты особенно не требуешься. И стыдно перед дедушкой: сразу поймет, на каком я тут положении – мальчик.
Но дедушка отнесся к этому делу нормально.
Он сидел против меня. Смотрел, как я рубаю творог со сметаной со здоровенным кусищем хлеба. Морщинки собрались в уголках его глаз; он улыбался моему молодому, здоровому аппетиту. Мне нравится такая старость – мудрая, умиротворенная. Человек не суетится, мало думает о себе, а больше о других, спокоен и доброжелателен. И наоборот, очень не нравятся нервные, раздражительные, беспокойные старики.
– Солдатских могил тут много, – сказал дедушка. – В сорок втором немцы прорвались на юг, на Сталинград и на Кавказ. Бои были тяжелые. Какие могилы раскопали, перенесли в братские, обелиски поставили, – видел, наверно... А эта могила, значит, осталась. И хозяин, видно, был: по штакетнику можно судить, кто их в войну ставил, эти штакетники! Кто-то ухаживал, только, может быть, умер уже. Ладно, не горюй, я похожу, поспрашиваю.